Вьюрки [журнальный вариант]

— Вот и я говорила — что ж бросать, столько вложено! Опостылело им. Это уж после того, как с Зоечкой несчастье случилось. Слышали, наверное? Ужас, такое несчастье…

— Вроде там мать младенца убила?

Тамара Яковлевна к неудовольствию кошек резко рубанула воздух рукой:

— Не убивала она, нечего сплетням верить! Не знают, а судят! Приспала Зоечка дочку, во сне случайно задавила. А после умом тронулась. Похоронила прямо на участке — и в милицию: я, мол, убила…

— А вы откуда знаете, что она случайно? — не выдержала Юки и получила от Кати локтем в бок.

Тамара Яковлевна прищурила мерцающие по-кошачьи глаза:

— Я, милая, все знаю… Признали Зоечку невменяемой, положили в лечебницу, да и с концами, царствие небесное. А вот девочку не нашли, милиция приезжала, весь участок изрыла, а трупика и нет. Только Нюра, бабушка твоя, мне рассказывала, что племянница к ней во сне ходит. Растет, говорила, потихонечку, совсем ведь кроха была…

— Ногами ходит?

Тамара Яковлевна удивленно приподняла брови, а Катя опять толкнула Юки в бок.

— Девочка эта… она ведь… она ведь инвалидом была, да?

— Кто тебе глупость такую сказал? Чудесная была девочка, совершенно здоровая.

Когда Катя провожала Юки до дома, было совсем поздно. Юки молчала, переваривая историю несчастной бабушкиной сестры, о которой она никогда не слышала. Катя толкнула калитку, Юки увидела свой участок и с необыкновенной отчетливостью вспомнила шлепающие по полу ладошки. Она вцепилась в Катину руку и запричитала: нельзя здесь ночевать, кто знает, угомонилась эта штука или нет, может, они не там закопали сережку…

— Утихни, — сказала Катя и потянула Юки во флигель.

Она поставила у двери раскладушку, спросила, найдется ли запасной комплект белья. Юки сразу почувствовала, что она — под защитой, «в домике».

— А если все-таки придет? — шепотом спросила она, когда погасили свет.

— Вот и проверим, — ответила с раскладушки Катя. Помолчала и вдруг спросила: — А у нее точно не было ног?

— Не было. Но ведь Тамара Яковлевна сказала…

— Это игоша…

— Чего? — приподняла голову Юки.

— Ничего. Спи.

Ночью было тихо, а утром они позвали Пашку с Никитой и поставили забор между участками Юки и покойного Кожебаткина на прежнее место. Юки запомнила, что Катя обозначила жуткую девочку каким-то странным словом, а вот само слово растеклось в памяти. Осталась только уверенность, что было в этом слове что-то лошадиное — так глупо, прямо как в рассказе из школьной программы. Юки побоялась, что Катя станет над ней смеяться — а для пятнадцатилетнего человека нет ничего более унизительного, — и не стала расспрашивать.

Зовущие с реки

Когда Ромочка увидел того в лесу за забором, он сразу рассказал маме, но мама не стала слушать. Мама никогда его не слушала. Он не обижался, так уж была устроена мама. С ней было тепло и вкусно, а на ночь она подтыкала ему одеяло, чтобы Ромочка безмятежно спал в мягком коконе. Он очень боялся того, кто сидел под кроватью и хватал за свесившуюся во сне ногу или руку. Целиком его Ромочка никогда не видел, только лапы — серые, голые, многочисленные. Один раз, когда ходили в специальное место, где было много аквариумов с разными водяными зверями, Ромочка испугался зверя креветки: если его увеличить, лапы получатся точь-в-точь как у того, под кроватью. Ромочка пытался сказать маме, но она не слушала. Зато всегда подтыкала одеяло, чтобы было не так страшно. Даже на даче, хотя зверь оставался в городе: он, наверное, мог жить только там.

На даче раньше все Ромочке нравилось, пока он не проснулся однажды в совсем другом мире. Откуда-то пришли и поселились во Вьюрках странные существа, которых Ромочка толком описать не мог. Первого он увидел на рассвете того дня, когда мир изменился: стояло в лесу за калиткой что-то темное, высокое и покачивалось. Деревья в одну сторону, а оно — в другую и смотрело на Ромочку, но не глазами, потому что глаз не было. Дачные люди тоже заметили, что мир изменился. Только вот всяких странных как будто не замечали, смотрели мимо и даже проходили сквозь них как ни в чем не бывало. Но это потому, что те прятались: таились в темных углах, прикидывались тенями и бликами.

Таня жила в ветхой синей дачке у самой реки и ни с кем не общалась без необходимости, все время уделяя сыну Ромочке. Крупный, долговязый, приближающийся к совершеннолетию, но застрявший в малоосмысленном детстве, Ромочка ездил по поселку на велосипеде, посматривая из-под густых мужских бровей безоблачными глазами, купался в Сушке, с ревом прыгая с мостков, бродил в лесу, держась поближе к забору и иногда пугая грибников внезапными безмолвными появлениями из кустов.