ВьЮжная Америка

Я смотрю на Андрэо и удивляюсь: сколько минут можно продержаться в таком эйфорическом состоянии? Лично меня через четверть часа хватил бы апоплексический кондратий, нет никаких сомнений. А этот коротышка готов вот так подпрыгивать и восклицать два часа подряд, разве что с небольшим перерывом на кофе.

Позже я узнал: заработки его составляют около трех тысяч долларов в месяц, что на общем китийском фоне очень много. Но все же хорошая зарплата не повод для комедиантства. Кроме всего прочего, в этой конторе меня поразила огромная разница между энергичностью и экзальтированностью хозяина и сомнамбулическим спокойствием подчиненных. Такое впечатление, что итальянец умышленно выбирал самых медлительных и неторопливых агентов в городе, чтобы уравновесить тем самым обстановку в офисе.

— Сдал ваши паспорта, — отчитываюсь я перед домашними. — Завтра заплачу всю сумму, под расписку.

Валентину не увлекают детали бумажной волокиты, ей важнее знать, что все идет «как надо».

— Да, чуть не забыл: нужно по шесть фотокарточек, цветных, три на четыре.

Ищем фотографию — зачем откладывать на потом? Чего другого, а документальной фотографии в Кито море разливанное. И никакой фотограф при этом вовсе не требуется — всякий желающий просто покупает четырехкадровый «Полароид» со вспышкой и научается помещать голову клиента более-менее точно в овал, нарисованный в визире. Все остальное делается само собой. Две минутки — и фотографии у вас в кармане. А так как все граждане и неграждане Эквадора имеют (и постоянно теряют) личные карточки, то спрос на документальное фото хоть и небольшой, но всегда есть.

И вот всего через полчаса липкие прямоугольнички с нашими беззаботными физиономиями лежат в конверте, а конверт — в моем кармане. Больше никаких серьезных дел на сегодня не намечается. Куда пойти? Чем заняться?

Медленное течение редкого людского потока выносит нас к скверу. Или, точнее, к парку, если принять во внимание его размеры. Часть периметра парка занята художниками и продавцами сувениров. Мы переходим улицу с фонтанчиками и погружаемся в глубины местного авангардного искусства.

Да, московский Арбат — это сильно, это с размахом и всегда красиво. Уличная выставка на авенида Патриа в Кито уступает и по размерам, и по торговому духу. Но здесь есть нечто другое, что странным образом притягивает к полотнам. Я стараюсь разобраться в ощущениях и скоро нахожу ответ: бедность. Бедный художник мечтает о высоких гонорарах, что естественно, но в то же время он — не делец. Он потому и беден, что не понимает рынка и пишет только то, что тревожит его душу. И его картины не покупаются. Бедность вгоняет его в состояние тоски и пессимистического философствования. Находясь в этом состоянии, он начинает творить, и тогда из-под его кисти выходят настоящие откровения, та самая печаль, то самое философствование.

Разумеется, американский турист хотел бы что-то другое, совсем другое — побольше света и восторга, посочнее, пожирнее. Ему нужна экзотика, сувенирность. А бедный художник, примостившийся на грязном бордюре неподалеку от своих полотен, не понимает гастрономических желаний объевшихся туристов, он давно уже пишет только для себя.

Скажу честно, я наслаждался этой выставкой. Будь я миллионером, стал бы меценатом и непременно создал бы небольшой музейчик, куда перетащил бы как минимум половину этих картин. Вероятно, и где-то в Москве можно встретить подобное, написанное не на потребу, а из себя, из души. Но я как-то ни разу не встречал.

Сразу за художниками пристроились торговцы. Несколько рядов рафинированных индейских народных промыслов. В основном — именно на потребу. Неинтересно. Однако попадается и кое-что настоящее. Больше всего меня удивили ювелиры, работающие по серебру; их конек — миниатюрные сережки. На пяти квадратных миллиметрах темного серебра может, оказывается, уместиться целая картина. Крошечные птички, крабики, цветы и бабочки — рисунок никогда не повторяется, все изделия — уникальные. И почти ничего не стоящие.

Валентина, разумеется, увлеклась ламой. Примеряет свитера и пуловеры, теплые домотканые куртки, шарфы и варежки, будто бы мы вот-вот отправимся к снежным вершинам.

А за столами и навесами торгующих индейцев нас ожидало одно из ярчайших зрелищ этого города, которое не описано ни в каких путеводителях, но посмотреть которое нужно непременно, — волейбол!

Впервые я сыграл в волейбол еще в пионерском лагере. Но мне не хватало резвости, тогда я избрал судейское поприще, и весьма удачно. Уже через неделю без меня просто отказывались играть. Видимо, судил я действительно хорошо и справедливо, мое решение ни разу не было оспорено. С тех лет я как-то привык, что волейбол — это игра, в которой участвуют примерно до двух десятков человек, которые перебрасываются мячом и восклицаниями самого разнообразного характера.