ВьЮжная Америка

Волейбол по-китийски — это как минимум триста человек, из которых играют десять или двенадцать, а все остальные, плотной толпой окружив площадку с четырех сторон, неподвижно и почти безгласно стоят, внимательно наблюдая за мячом. Команды сменяют одна другую, публика остается та же.

Однажды я потрудился запомнить людей, притулившихся в углу одной из площадок, и, возвращаясь из центра через три часа, заметил, что ни один из них не покинул поста наблюдения.

Терпеливость местного болельщика невозможно объяснить ничем. Каким образом человек может выстаивать на жаре по пять часов подряд без питья и пищи, не имея возможности присесть хоть на минуту, и, главное, без всякой выгоды для себя, — уму непостижимо. Мало того, бегающие по площадке игроки поднимают в воздух тучи рыжей пыли, которая равномерно оседает на головы болельщиков и благотворно растворяется в их легких. Со стороны может показаться, что это не болельщики вовсе, — просто люди впервые увидели волейбол и пытаются путем пристального наблюдения постичь мудрые правила этой игры. На самом деле изжаренные солнцем болельщики съели в волейболе каждый по пять собак и расскажут вам, если не дай бог вы спросите их об этом, такие подробности законов мяча и сетки, о которых не подозревали ни вы, ни даже составители самих этих законов.

Бумажная гора и каменный приют

— «Диа-а-арио»! «Диа-а-арио»! О-о-й! «Коме-ерсио»!

Это снова пацаны, только уже иного класса, газетного. В отличие от лотерейщиков, газетчикам вовсе не требуется ужасно коверкать голоса, и они орут кто во что горазд. Единственное, в чем они убеждены, — это что количество проданных за день газет прямо пропорционально громкости призывов. И мальчишки горланят без устали. По вечерам я не раз встречал на китийских улицах молчащих пацанов с нераспроданными газетами в руках: несчастные просто охрипли, их бизнес разрушен, и вся надежда теперь — на долгую теплую ночь, которая восстановит молодые глотки, чтобы с раннего утра, с шести часов, прохожие и проезжающие снова услышали звенящие в воздухе боевые кличи: «Диа-а-арио!», «Диа-а-арио!».

К слову сказать, местные газеты хороши, серьезны по стилю, интеллигентны по содержанию. Правда, как-то уж очень похожи друг на друга, но это и к лучшему: какую бы газету я ни купил, везде найду и местные новости, и международные, и экономический прогноз, и программку телевидения. Разыщутся обязательные кроссворд, фельетон и несмешная карикатура на президента, если не на своего, то на чужого. Почти все газеты многоцветные, пестрые, превосходно отпечатаны на глянцевитой бумаге. И в большинстве своем обходятся покупателю не дороже полутора тысяч сукров (чаще, конечно, ун миль).

Прошло несколько дней. Стопка бумажек в адвокатской конторе все пухнет, все разрастается, на полный ход запущена регистрация моей компании. Я задал ее профиль как можно шире — все, что имеет хоть малейшее отношение к компьютеру. А что в наше время не имеет отношения к компьютеру? Почти ничего. Заминку вызвало лишь название. Еще в Москве в голову пришло забавное слово «Зебрита». То есть маленькая зебра. Почему зебра? Потому что на ней белые и черные полоски, как в жизни. И вообще, звучит красиво и легко запоминается. Оказалось, что в испанском языке такого слова нет. Прекрасно, значит, нет и препятствий для его регистрации.

Но, как и везде в мире, на пути хорошей идеи стоят дураки. Нарвались мы с итальянцем на такого дурака и в Кито, в одной из регистрационных палат. Официалу мое вновь изобретенное слово не понравилось, и, кроме того, он вдруг стал настаивать, что раз уж фирма компьютерная, то в названии обязательно должно присутствовать сокращение «ком». Кто ему внушил эту глупость, не берусь судить. Но так или иначе, «Зебриту» категорически отклонили. А именовать свою фирму «Зебритаком» я отказался — слишком глупо.

— Это нормальное явление, — успокаивает меня легионер. — Мы регистрируем компании с пятью названиями сразу, и только одно или два проходят. Завтра же пошлю заявку на новое. Если, конечно, мы успеем его придумать.

Но я уже знаю это новое название. Разумеется, без «кома» и прочих довесков, но зато ни на что испано-эквадорское не похожее. Я вырос в Пятигорске. Весьма примечательный город во многих отношениях. Например, в том, что почти все там связано либо с Лермонтовым, либо с Машуком, то есть с горой, под которой его убили на дуэли. «Имени Лермонтова» — типичнейшее название многих и многих предприятий и организаций, успешно работавших во времена моего детства. А те, кому Лермонтов по каким-либо причинам не достался, с удовольствием использовали гору Машук. Фабрика «Машук», ресторан «Машук», птицекомбинат «Машук», ясли-сад «Машук», кинотеатр «Машук», футбольная команда «Машук», и так далее и тому подобное. И вот я, как истинный кавказский человек польско-украинской нации, идя, так сказать, по стопам моих мудрых предков, останавливаю свой выбор на имени, предписанном самой судьбой, — компания «Машук».

— «Масюк»? — недоуменно переспрашивает макаронник. — Что такое «масюк»?