Вивальди. Времена года

«Итак, я пошел к аббату Вивальди, – вспоминает Гольдони, – и велел доложить о себе… Я застал аббата, заваленного нотами и с молитвенником в руках. Он встал, перекрестился, отложил в сторону молитвенник и после обычных приветствий спросил:

– Чему я обязан, синьор, удовольствием видеть вас у себя?

– Его превосходительство синьор Гримани поручил мне сделать ряд желательных вам изменений в тексте оперы, которая готовится к постановке на предстоящей ярмарке. Я пришел к вам, синьор, чтобы узнать ваши намерения по этому поводу.

– Вот как? Вам поручено, синьор, сделать изменения в тексте «Гризельды»? ‹…›

Я прекрасно знаю, мой дорогой синьор, что вы обладаете поэтическим дарованием. Я читал вашего «Велизария», и он доставил мне большое удовольствие. Но тут совсем другое дело. Можно сочинить прекрасную трагедию, пожалуй, даже эпическую поэму, и все-таки не быть в состоянии написать простого четверостишия для музыки.

– Будьте любезны все же показать мне вашу пьесу.

– Извольте, извольте, очень охотно… Куда это я засунул «Гризельду»? Она была здесь… Deus, in adiutorium meum intende. Domine, Domine, Domine… Ведь я только что ее видел! Domine, ad adiuvandum… [ «Внемли гласу спасения моего, боже мой… Господи, господи, господи… Господи, помоги мне…»] Ax, вот она! Видите ли, синьор Гольдони, вот сцена между Гуальтьеро и Гризельдой, сцена очень интересная и трогательная. Автор поместил в конце ее патетическую арию; но синьорина Жиро [певица, ученица Вивальди] не любит унылого пения; ей хотелось бы экспрессии, волнения; хотелось бы арию, которая выражала бы страсть другими средствами, например отрывистыми восклицаниями, вздохами, с движением, с драматизмом… Не знаю, понимаете ли вы меня?

– Понимаю, синьор, как нельзя лучше. ‹…› Дайте мне либретто, я сделаю то, что вы хотите.

Аббат, посмеиваясь надо мною, вручает мне либретто, дает бумагу и чернила, а сам снова берет в руки молитвенник и принимается читать свои псалмы и гимны, прохаживаясь по комнате. Я перечитываю сцену, которая была мне уже знакома, припоминаю пожелания композитора и меньше, чем в четверть часа, сочиняю арию в восьми стихах, разделенную на две части. Я подзываю аббата и показываю ему свою работу. Вивальди читает, лицо его начинает проясняться, он перечитывает еще раз, испускает радостное восклицание, бросает молитвенник на пол и зовет синьорину Жиро. Она приходит.

– Посмотрите, – говорит он, – вот драгоценный человек! Вот превосходный поэт! Прочтите-ка эту арию. Синьор написал ее здесь, не двигаясь с места, в течение четверти часа.

Он обнял меня и стал уверять, что никогда не будет иметь дело с другим поэтом».