Виват, Королева! (СИ)

— Он знает об этом, обо всем? Для чего он строит этот детский дом?

Истерика уже была на пороге, и Вера закашлялась, перестав, как положено, дышать. Перед глазами мелькали договоры, фамилии известных людей, чиновников, политиков, меценатов, которые за немыслимые суммы выкупали детей, с легкой подачи мэра. Он обляпал этот бизнес (который неплохо развивался) со всех сторон, загребая деньги себе в карман.

— Естественно. Извини, что разочаровал, но я предупреждал тебя…

— Николай Иванович, там Надежда Федоровна звонит, спрашивает, сможете ли вы сегодня уделить ей немного времени? Она хочет что-то обсудить с вами, — в кабинете показалась симпатичная мордашка официантки, привлекая своим появлением и Веру и Гордеева.

— Да, Юленька, передай, что я сегодня целый день на месте и буду ее ждать.

Девушка кивнула и выскочила, тихонько прикрыв за собой дверь, а Гордеев, неспешно поднялся со своего места и налил второй стакан воды, уже для Веры.

— Ты не отступишься?

— Нет. Поговори со своим мужчиной, может ему хватит мозгов перестать делать то, что он делает, и я пересмотрю свое отношение к происходящему. И да… Мне жаль, что так получилось, — он снова указал на Верину руку, когда та, смахнув папку с колен, встала возле двери.

— Мне тоже жаль.

В обеденном зале, за тем же столиком, за которым его оставила Вера, сидел слегка взволнованный Костя.

— Ты такая бледная.

— Мне нехорошо, пойдем на улицу. Скорее.

Парень вел ее до самого выхода, придерживая за талию, пока Клинкова еле перебирала ногами.

— Что случилось? Он что-то сделал? — Костя не мог скрыть беспокойства в голосе, когда они вышли на улицу, и Вера хватанула воздуха, цепляясь за него здоровой рукой.

Слева от крыльца нервно затягивался сигаретой Витька и как только они вышли на улицу, Ковалев рысцой подбежал.

— Клинкова, какими судьбами? — с плохо скрываемым волнением, Витька подошел ближе, расплываясь в неестественной улыбке.

— Так вот кто твой хозяин, Ковалев. Хорош, ничего не скажешь…

— Вер? — Костя прижал девушку ближе к себе, стараясь как можно незаметнее отвернуть ее от незнакомца, но она не далась. Наоборот, вырвалась, как дикая кошка и наотмашь шибанула Ковалева по лицу.

— Посмотри, что ты сделал, — орала Вера, толкая парня здоровой рукой в грудь. Витька держался за щеку, делая постепенные шаги назад.

А Клинкова наступала.

Он впервые в жизни видел такой огонь в ее глазах.

— Клинкова, да ты полоумная, что случилось?

— Случилось то, что ты чуть не убил меня. Нас! В той машине. Ты, Ковалев! Ты разрядил в нашу машину целый магазин. Но самое страшное не это, а, то, что ты сделал это, получив отмашку Гордеева. Вот, твой хозяин, посмотри. Он заказал тебе собственную дочь.

— Какую дочь? Ты перегрелась? Или выпила больше чем положено?

— Спроси у своего хозяина, придурок. Я так боялась, что ты вляпаешься в какое-нибудь дерьмо, а ты и вляпался, только не в «какое-нибудь», а в довольно конкретное. И самое страшное, что ты уже заочно покойник — потому, что Артем пока не знает, кто это сделал.

— Вер, послушай меня… Пожалуйста, — Витька нагнал ее, когда она размашистым шагом приближалась к своей машине.

— Парень, отваливай, давай, она не хочет больше с тобой разговаривать, — Костя несильно оттолкнул Ковалева от Веры, перекрывая ему свободный доступ к девушке.

— Да стой ты, чувачок… Вер… — он отчаянно пробивался через Костю, но тот значительно выигрывал Витьку в массе.

— Я прощу тебе все, Ковалев, даже то, что ты чуть не убил меня, моего мужчину, все прощу. Кроме того, во что ты ввязался, и кто тебе в этом помог. Я не прощу тебе Гордеева и то, что ты делаешь. Запомни.

Подняв голову, с идеально ровной осанкой, она посмотрела на парня в последний раз и села в салон, негромко хлопнув дверью. И как только тонировка скрыла ее от улицы — дала волю слезам.

Задыхалась и билась в истерике, не веря, что все, то, что происходит — правда.

8

Вера

Я мысленно тряслась от необъяснимой тревоги и готовилась к разговору, который должен был что-то прояснить. Только что? И прояснит ли вообще? Исаев в этом плане был довольно сложным человеком, привыкшим оттеснять меня в тот момент, когда я мало-мальски начинала проявлять интерес к чему-либо, что меня не касалось, ну или как он говорил: «не должно касаться».

Артем был хорошим человеком, когда его бдительность немного засыпала, и он подпускал меня к себе. Каждый раз я узнавала что-то новое в нем для себя и поражалась, как он может продолжать меня удивлять после всего того, что с нами случилось.

Я любила его. Я любила каждую грань его характера. Всем сердцем. Но в эти, же моменты накрывало таким отчаянием — моя любовь была слепая. Я не видела ничего и никого кроме него. Просто не замечала. Мне было это неважно, лишь бы он смотрел на меня так всю жизнь, как часто это делал, приходя уставший, после работы, сидя на пуфике в коридоре, пока я как покорная, совсем одомашненная кошка ластилась у ног.