Виват, Королева! (СИ)

Дверь в квартиру была приоткрыта и долбанувший в коридоре прямо в нос запах медицинской химозины едва не сбил Клинкову с ног.

Сердце забилось еще сильнее, когда она помедлила, услышав женский всхлип, а в коридор им навстречу вышел Костя. Он, молча, кивнул в знак приветствия и отошел в сторону, пропуская девушку в зал.

Бабушка лежала на диване, прямо в тапочках, подогнув под себя худые, почти высохшие ноги. Женщина — фельдшер скорой помощи, стоя на коленках перед диваном, собирала на блюдце пустые ампулы и использованные шприцы. Кажется, что-то спросила, но Вера не поняла, смотря, как Люда, прижимая к губам платок, качает головой и тихонько плачет.

— Бабушка, — дрожащим голосом позвала Вера, словно загипнотизировано смотря на Люду, — Бабушка? Мы сейчас поедем к Алексею Витальевичу, Артем сейчас позвонит, и мы поедем, да?

— Я так понимаю, вы родственница, — фельдшер поднялась с колен, подходя к Вере, — Мне очень жаль, но я вынуждена констатировать время смерти.

— Бабушка? — снова позвала Вера, нервно хватаясь руками за дверной косяк, продолжая сверлить Люду стеклянным взглядом, — Люда, чего стоишь, давай, нам надо ехать, Артем сейчас позвонит… Бабушка?

Вера на негнущихся ногах обошла врача скорой помощи, подошла к дивану и едва нашла силы посмотреть на Нину Степановну.

Совсем седые волосы, слегка растрепанные, потому, что она наверно так и не успела сходить в парикмахерскую, худое морщинистое лицо, на котором так некрасиво выделялся заостренный кончик носа, упрямо сжатые губы. Любимый домашний халат, с фиалками, который Вера подарила ей на прошлый Новый Год.

Она снова сделалась такой маленькой, как будто действительно высохла за все это время — тапочки теперь болтались на худых ногах, словно не по размеру.

— Бабушка?…

И не получив ответа, Вера разрыдалась, падая перед Ниной Степановной на колени.

Она держала ее за руку, насколько было возможно, сквозь пелену слез, вглядываясь в родное лицо, какого-то непонятного, посеревшего оттенка. Не обращая внимания на возню за спиной, еле слышные разговоры, плач маленького Захара и затекшие ноги, Вера прижимала к щеке остывающую ладонь Нины Степановны, прося прощения и заходясь в новой истерике.

Она знала — бабушка так и не смогла смириться со смертью Гриши. Она сама, словно торопилась к нему, потеряв всякий интерес к жизни.

Тяжело было наблюдать, как родной человек, собственными руками загоняет себя в могилу, но, увы, Нина Степановна отныне больше не хотела бороться.

— Малыш, — Артем аккуратно коснулся девичьего плеча, — Нину Степановну должны забрать.

— Нет…Нет. Позвони Алексею Витальевичу, скажи, что мы сейчас приедем…

— Вера… — Исаев обнял ее за плечи, вынуждая подняться на ноги, но Вера отчаянно завыла, хватая бабушку за халат.

— Позвони, мы сейчас же приедем… Позвони, — визжала Вера, захлебываясь слезами, пока Артем пытался оттащить ее от тела Нины Степановны, — Позвони…

— Вера, мы больше ничем не сможем помочь…

— Позвони, — она брыкалась, вырываясь из кольца мужских рук, — Бабушка! Бабушка! Мне больно, мне очень больно…

— Я тебя держу, малыш… Я тебя держу.

Вера, маленькой птичкой трепыхалась в его руках, глотая слезы и наблюдая, как бабушку перекладывают на носилки, а потом накрывают какой-то простыней.

— Может быть успокоительное? — женщина-врач подошла к Артему, хватая Веру за руку. Он, молча, кивнул, чувствуя, как по спине уже ползет пот от ее метаний.

— Езжай в офис, скажи парням, что случилось. Передай Гургену, что мы не приедем на ужин и мои извинения, — Артем перехватил Веру поперек живота, стискивая ее запястья мертвой хваткой, пока фельдшер успела вколоть девушке успокоительное, — Спроси что, куда и как и попроси кого-нибудь, пусть займутся.

— Мне очень больно, — снова завыла Вера, прижимая руки к груди, как будто сквозь толщу воды, слыша детский плач и тихий вопрос, который теперь останется набатом стучать в голове: Мама, а бабушка Нина вернется?

Похоронная процессия тянулась вдоль вишневой аллеи, пока впереди бригада несла гроб Нины Степановны.

Вера, стойко переносившая все дни подготовки к похоронам, напичканная успокоительными до самых кончиков волос, заревела, как только к могиле начали подходить люди, кидая горстку земли бабушке в последний путь.

— Ну, девочка моя, дорогая, — шептал Исаев, поддерживая девушку за локоть, пока она, склонившись, почти в поклоне, следила, как крышка гроба постепенно скрывается под толщей земли, смешанной с глиной, — Я тебя прошу, успокойся.

— Ты ее довела, вертихвостка малолетняя, — шипела откуда-то сбоку Клара Васильевна. Она тоже немного сдала за последнее время, теперь опираясь на старую трость, — Говорила я Нине, что упустит тебя… Да кто ж уследит, если у тебя это в крови… Проститутка… Как мать твоя, проститутка… И ты недалеко ушла… Угробили бабку…

— Слышь, мамаша, — прорычал Исаев изменившись в лице. Вера краем глаза заметила, как он ощерился, — Еще одно слово, и я тебя твоим же костылем следом отправлю.

Клара Васильевна раскрыла рот, замерев в оцепенении.