Виват, Королева! (СИ)

Вера сидела на веранде, утопая в роскошном, плетеном из ротанга кресле, пристально, не стесняясь, разглядывая отца. Он сидел напротив, в таком же кресле, держа одну руку на коленях, а второй, сжимая кружку с крепким кофе. Вера не знала, насколько он пострадал во время покушения — его тело было скрыто толстым, махровым халатом, но он старался меньше двигаться, очевидно, что лишние телодвижения доставляли ему дискомфорт.

— Красиво тут, правда? — Гордеев сделал глоток, и покрутил головой по сторонам.

Загородный дом, а если быть точнее, нехилая такая резиденция, которую сам Гордеев ласково называл «дача», стоял посреди соснового бора. Огромный дом, сложенный из темного, круглого бруса, в три этажа, с открытой верандой на втором, действительно производил впечатление.

— Красиво.

Сегодня было пасмурно, немного прохладно, но без дождя. Девушка, именно в такую погоду чувствовала себя «в своей тарелке», уютно. Прикрыв ноги пледом, она откинулась в кресле, наблюдая, как из леса выходит «помощник» отца, придерживая одной рукой ружье на плече, а во второй сжимает две тушки добытых тетеревов.

— Ух какой урожай, Саша, ты постарался на славу… Какие красавцы, — Гордеев, ласково улыбнулся, разглядывая убитых птиц, которых охранник поднес поближе, — Отдай на кухню, Дине, она разберется, что с ними делать. Вер, останешься на обед?

— Если честно — не собиралась. Ты хотел поговорить, я приехала.

— Неужели Артём дает тебе конкретное время на выход из дома? Не разрешает задерживаться? Или он не знает? — мужчина лукаво улыбнулся, отставляя кружку на столик перед собой, попутно поправляя полы халата.

— Знает, просто у меня есть еще дела сегодня, их нужно решить.

— Порядочно, Вер, если есть дела, их нужно делать, но такой случай выдался, проведи день с отцом, может это наш первый и последний день вместе, м?

— Ладно тебе, не прибедняйся, вы все такие живучие, что… — девушка отмахнулась, отворачиваясь от цепкого взгляда Гордеева.

Было странно сидеть с ним, пить кофе, разговаривать на незамысловатые темы, как будто последних месяцев не было вовсе. Как будто она не участвовала в развернувшейся бойне за пальму первенства, как будто ей все приснилось.

Она смотрела на него, долго, внимательно и искренне не понимала, как этот человек может делать то, что он делает и делал, может быть всю свою жизнь. Ведь если бы Вера, хоть немного его не знала, она бы могла согласиться с тем, что он действительно раскаявшийся отец.

"Он даже мог бы быть хорошим дедушкой".

— У меня кое-что есть для тебя… Лиля, — из комнаты появилась невысокая женщина, в переднике домашнего персонала, и остановилась возле кресла Гордеева, — Принеси ту коробку.

Лиля вернулась довольно быстро, аккуратно сжимая в руках обычную, плоскую коробку из-под конфет, отдала ее отцу и также тихо, как и пришла, скрылась в комнате.

— Смотри, — мужчина поднял крышку, и Вера увидела россыпь фотографий на дне, — Это все, что у меня осталось от твоей мамы.

Сердце предательски забилось, когда он протянул Клинковой снимок, на котором молодой Гордеев, прижимал к себе хохочущую, очевидно во весь голос, маму.

Они были так счастливы.

А здесь они на колхозном поле, отец в высоких кирзовых сапогах, с улыбкой показывает на камеру урожай картошки, а мама, рядом, опираясь на черенок лопаты, показывает на ведро с этой же картошкой, перед собой.

А тут они уже в компании друзей, мама в платье, на каблуках, отец в костюме, стоя на ступенях кинотеатра «Родина», под вывеской «Танцевальный вечер».

Вера листала снимки, долго всматриваясь в лица обоих родителей, не могла поверить в то, что все это действительно было правдой. Та, другая жизнь, до нее, о которой рассказывал Гордеев, действительно была настоящей.

И любовь их была настоящей.

Последнюю фотографию долго рассматривал сам Гордеев. Задумчиво улыбнувшись куда-то в пустоту, он протянул ее Вере.

— А это, все, что осталось у меня от вас.

Мама, в длинном, пестром сарафане, улыбаясь в камеру и прижимая в груди небольшой букет цветов, положила голову на плечо Гордееву, который аккуратно держал в руках «сверток» из роддома — маленькую Веру.

Девушка перевернула фотографию, прочитав на обороте, красивым, но размашистым почерком самого Гордеева: «Вера, 1972 г.»

— Почему ты именно сейчас решил, что мне это нужно? — голос дрогнул, пока она всматривалась в лица родителей, не поднимая глаз на мужчину, — Почему не появился раньше?