Виват, Новороссия!

– Мы с вами по-разному понимаем идеал, Александр Андреевич. Для меня, русского дворянина и офицера, верность – это прежде всего выполнение долга, выполнение до конца, перед землей, породившей меня. Вспомните, как сказал Петр при Полтаве: сражайтесь не за меня, государя вашего, а за Отечество! Вот высшая верность.

– Так значит верность монарху вы отрицаете?

– Не передергивайте, Александр Андреевич, не старайтесь меня подловить или обвинить в чем-то. Я доказывал верность монарху задолго до того, как вы начали в политику поигрывать. Монарх как символ – да. Живые же люди стареют, умирают, случается, ошибаются.

– Монархи ошибаются?

– А разве вы не знаете нашей истории? Ах, да, это же не ваша история! Она только становится вашей. По-видимому, отсюда ваша экзальтированная и нерассуждающая преданность. Вам ведь еще надо доказать, что вы свой и нужный. Только умоляю вас, Александр Андреевич, не доказывайте это мне! Я и так вас весьма уважаю и не собираюсь – поверьте! – сообщать по начальству ни о чем для вас предосудительном. Если же это уже стало вашей верой – мне жаль Россию. Когда самые умные из ее слуг начинают думать так, как вы, – добру не быть. И кстати, господин секретарь, вы не находите, что мы сейчас говорим о том же, с чего и начинали? Сделав своим символом веры собственное благополучие и процветание, вы неминуемо должны были прийти в своих рассуждениях к персоне, какая может вам их дать даже в ущерб всем прочим, в ущерб всем и всему. В этом и состоит, Александр Андреевич, наше с вами отличие: у кого что болит. Для меня главное – державное процветание, для вас – милость властителей.

– Я не отделяю, – ответил Безбородко хрипло, – монарха от его державы и от его подданных. И милость верховную я желаю получать за дела во благо государства.

– Это хорошо. Но, простите, из ваших слов я могу заключить, что не все дела власть верховную предержащих могут идти во благо государственное. Или я извратил вашу мысль?

– Не извратили. Дмитрий Николаевич.

– А как же тогда верноподданность? Будете ли вы верным такому властителю или нарушите свой так лелеемый принцип?

– Не знаю.

– Вот именно. Не знаете, Александр Андреевич. Что свидетельствует о вашей совести. От чего и происходит сей разговор. Поэтому я еще раз вам скажу: я не желаю верить в нечто зыбкое, размытое, неопределенное. Я солдат и хочу определенности и постоянства. Эту определенность мне дает вера в землю моих предков, которую они обильно поливали своей кровью, защищая ее от различных любителей полакомиться за чужой счет, от желающих дать нам новых властителей, к которым мы бы – по их замыслу – со временем бы начали испытывать верноподданнические чувства. Теперь на смену всем павшим пришел я, а за мной – мои дети. Это и есть верность, Александр Андреевич. Иную мы вряд ли с вами измыслим.

– Может быть, вы и правы, Дмитрий Николаевич.

– Не может быть, а точно. Но я не хочу вам навязывать то, во что верую сам. Вера, не осененная разумом, слепа. Подумайте на досуге. А пока предлагаю, оставив сии высокие материи, отдать должное вашим чудесным пирожкам.

В 1763 году окончилась Семилетняя война. А уже через пять лет Россия начинает новый этап активной внешней политики, связанной с присоединением причерноморских территорий. Движение в этом направлении неизбежно приводило к военному столкновению с Турцией. За четверть века одна за другой следуют две войны России с Оттоманской Портой: в 1768–1774 и 1787–1791 годах.

В ходе этих войн Россией решалась важная национальная задача – осуществлялось присоединение земель, входивших в состав Древнерусского государства. Данная направленность войн с Турцией создавала возможность принятия армией, и прежде всего рядовым ее составом, моральных установок на реализацию этих целей.

Наряду с этим в войнах отчетливо просматривается и общеевропейский аспект. В это время Османская империя представляла собой обширное многонациональное образование, в составе которого находилось значительное славянское население.

Славяне в пределах Турции подвергались угнетению и насильственной ассимиляции. Славянские народы Балкан видели в России своего естественного – в силу этнической общности, единой веры и многовековых культурно-политических связей – и единственного защитника и покровителя.

Осенью 1768 года, побуждаемый Австрией, а главным образом Францией, турецкий султан предъявил русскому послу в Стамбуле Обрескову ультиматум о немедленном выводе русских войск из Подолии. Отказ России выполнить это требование был сочтен турецким правительством достаточным поводом для объявления войны. Однако поскольку ни та, ни другая сторона практичеси еще не были готовы к вооруженной борьбе, военные действия фактически развернулись только в следующем, 1769 году.

Для действия против турок составлялись каре из пехоты с артиллерией. Полковые орудия становились по флангам батальонов, а полевые соединялись в батареи, на углах и на середине длинных фасов каре. Небольшая часть пехоты помещалась внутри каре, вблизи той части войск, которой должна была служить резервом.