Единственное светлое пятно на Вее — это тонкая полоска жемчуга, обтягивающая ее шею. В остальном она была соткана из мрака.
Изящное черное платье, открывающие стройные ноги, черные перчатки и прическа, которая полностью… Не может быть.
Мне захотелось рассмеяться. Она не делала операцию. Наоборот. Вивея уложила волосы на бок и убрала с помощью небольшой черной шляпки с короткой вуалью. Она бросала тень на левую сторону ее лица и полностью открывала на показ правую, показывая каждому свои шрамы. Она выпячивала их как никогда прежде. Она была восхитительна.
Подбородок девушки был высоко поднят, спина — как струна. Вызывающий взгляд гипнотических, почти пугающих глаз обвел публику. И вот она двинулась вперед. Один ее шаг вниз заставил несколько людей вокруг меня сделать шаг назад. Это была мистика, не иначе.
Вивея плавно и грациозно спускалась по лестнице, и каждый взгляд следил за ее шагом. В этот момент я впервые увидел ее, как истинную аристократку. Не просто молодую девушку, какой она была рядом со мной, а наследницу богатого рода.
— У меня мурашки по рукам бегут… — Тихо произнесла девушка слева от меня, обращаясь к спутнику и выставляя голые руки вперед. Я даже не обернулся в ее сторону, но верил ей без тени сомнения.
Черный цвет сидел на Вее так, что у всех присутствующих, я уверен, невольно закралась мысль, что этот оттенок мрака принадлежит только ей. Он назван в ее честь. И никто здесь не имеет права носить его, кроме нее. Это сгусток тьмы, обволакивающий ее юное тело, контрастирующий с бледной кожей уникального оттенка, выделяющий яркие выразительные глаза, смотревшие прямо перед собой. Она не замечала никого вокруг и одновременно будто смотрела на каждого, притягивая к себе все взгляды. Она выглядела как воплощение скромности и греха.
Я крепче сжал в руках фотоаппарат, чувствуя покалывающее напряжение в кончиках пальцев. Впервые в жизни я не мог решиться сделать снимок. Просто потому, что не желал и на миг отрывать от нее взгляда. Я не могу пропустить ни один ее шаг, алчно и жадно взирая на нее среди толпы таких же зачарованных идиотов. Но желание запечатлеть этот момент, оставить его себе навсегда и даже жадность, которую я чувствовал при мысли, что могу обладать этим мгновением, хотя бы на снимке — эти чувства пересилили чашу весов. Что бы она не задумала, это стало моментом ее триумфа, а он достоин того, чтобы стать бессмертным.
Я поднял фотоаппарат и поймал ее лицо в объектив. Снимок. Снимок. Еще снимок. Грациозность медленных движений, изящность обнаженной шеи, обнаженность шрамов, вызов во взгляде, изгиб губ, замерших в некоем подобие мрачной улыбки — я собрал все.
Когда Вея добралась до конца ступеней, ей подал руку… Не знаю. Кто это? Кажется, я видел его на пляжной вечеринке среди бывших друзей девушки. И какого черта я его тогда не убил?
Последний слова музыки стихли, замолчала солистка, но ее голос эхом звучал в сознании каждого, заставляя думать над ними.
Я перестал снимать и прищурился, глядя сквозь толпу, как какой-то херов брюнет в пингвиньем смокинге достает из неоткуда цветок и протягивает его девушке. Нарцисс. Такой же бледно-желтый цветок был у него на кармане смокинга, как мрачная бутоньерка.