Вивея (СИ)

Отвратительный шрам, как безумный узор, начинался над моей бровью. Извиваясь, он шел по виску, чудом огибая глаз. На скуле он становился очень широким, чтобы снова сузиться и вовсе исчезнуть, не дотянув пары сантиметров до подбородка. Этот шрам натянул мою кожу, делая разрез левого глаза чуть уже. Такие же отметины были на левом плече и ключице.

Я привычно скользнула пальцем по шраму. Так странно, что это уродство на ощупь было словно бархат. Теплый и живой. Живое напоминание о том, что я сделала.

Моя мама не теряла надежды, что в один прекрасный день я разрешу ей взять меня за ручку и мы, бодро цокая каблуками от одного дизайнера, помчимся в распростёртые объятия пластических хирургов. И там она, как волшебной палочкой, взмахнет хрустящей пачкой зеленых, с изображением мертвых президентов, и мое лицо станет прежним. Да только никакие деньги не смогут вывести шрамы с моей души, которые вгрызлись в нее так глубоко и прочно, что стали частью меня. Навсегда.

Мама не понимала этого. Никто не понимал. Пускай. Я же хотела смотреть в зеркало и видеть свое уродство. Это был мой крест, который я хотела и должна была нести. Потому что ничего иного мне не оставалось. Это было мое напоминание. Все, что осталось от моих подруг.

А то, что мое лицо отпугивало окружающих людей, было только на руку. Я не желала общения, и уж тем более я не имела желания иметь друзей. Привязываться к кому-то. Впускать в свою жизнь. Нет, лишь от одной мысли меня пробирала такая дрожь, как будто сквозняк продувал все мое тело, до самых костей. Я приносила несчастья. Нет, хуже, я несла с собой смерть.

Смотря на то, как тела моих подруг, юных девушек, у которых было столько желаний и надежд, погружают глубоко под землю, я осознавала, что должна была быть на их месте. Если бы я только могла, я бы вырвала свое сердце из груди и променяла на их жизни. В этот момент я поняла, что не должна была тогда родиться. Это стало моим проклятием. «Вивея» — не «живая», а несущая смерть.

Умывшись, я быстро собрала длинные, иссиня-черные волосы в высокий хвост и пошла вниз. Я спускалась по лестнице, держа курс на характерный звук соковыжималки. За последние пол года мама то и дело закидывалась очередной «полезной информацией» из глянцевых изданий, и находила очередную панацею для меня. Сейчас у нас был период здоровой пищи, включающей в себя смузи и свежие соки.

— Она кричит по ночам, Джо! — Голос мамы вынудил меня остановиться и замереть.

— Я понимаю, Мели. Но доктор сказал…

— Доктор сказал. — Фыркнула мама. — Эти доктора — шарлатаны! Которые хотят содрать с нас денег. Кто из них сказал что-то, чего мы не знаем? — Тут она поменяла голос, пародируя, очевидно, медиков: — «Кошмары Вивеи связаны с постравматическим расстройством, в основе которого лежит стресс из-за аварии, который сохранился в памяти в виде фиксированной модели. Мы рекомендуем вам медикаментозное лечение… Не переживайте, такому типу парасомнии подвержены 80 % людей». Будто бы меня волнуют 80 % людей! Меня волнует только моя дочь, Джо! Только моя девочка!

Голос мамы сорвался, перерастая в нервные всхлипы. Затем эти всхлипы стали глуше, как будто их заткнули тряпкой. Я поняла, что папа прижал ее к своей груди. Он шептал ей что-то трудноразличимое с моего места, но успокаивающее.

Мне стало стыдно. Они не должны страдать из-за меня, никто не должен. Кроме меня этого никто не заслужил.

Я вернулась в комнату и достала из мусорного ведра белую коробочку, в которой перекатывались таблетки. Эти препараты уже выработали у меня зависимость, а я ненавидела быть зависимой. Посмотрев ненавидящим взглядом на этикетку, как будто это она была виновата в моих несчастьях, я положила пузырек обратно в ящик стола, с ненавистью задвинув его. От этого рамка на столе чуть покачнулась, грозясь упасть, но устояла на подставке.

Я протянула руку и взяла ее, поднося ближе к лицу. Четыре счастливые и беззаботные девушки улыбались с фотокарточки, стоя на фоне безоблачного голубого неба. Красавица Эшли чуть припустила очки в ярко-красной оправе, демонстрируя фотографу свои карие глаза. Ее пухлые губы накрашены в тон — идеально-алым, девушка, дурачась, скривила их в «пю». Одна рука Эш закинута на узкие плечи Камилы. Темно-каштановые волосы Ками заплетены в две косы, она подняла руки высоко вверх, а ее пальцы показывают знак «пис». Эми же прыгнула мне на спину, заставляя меня согнуться под ее тяжестью. Мой рот широко открыт, потому что я хохочу и, наверняка, ругаюсь на свою безумную подружку. На волосах бедлам, потому что Эми умудрилась сбить с меня розовую кепку, которая валяется где-то в траве. Почему я не помню, что я тогда ей сказала? Теперь эта глупая информация кажется мне такой ценной…