Виза в пучину

— Не сердитесь, господин Нильсен. Ваши координаты дал мой старый друг — тренер по плаванию Эрик Вассберг. Он предупредил меня, что вы сегодня уезжаете из Стокгольма, поэтому я рискнул потревожить…

— Хорошо, — смирился Мартин, — задавайте свои вопросы.

— Мне не хотелось бы по телефону, — замялся незнакомец.

— Тогда приходите сюда, — после паузы проговорил Мартин. — Адрес мой знаете?

— Да. Буду, если вам удобно, через двадцать минут.

— Договорились, — он положил трубку.

Дверь комнаты скрипнула, и на пороге выросла сгорбленная фигура профессора. Близоруко вглядываясь в Мартина, тот неуклюже топтался у порога.

— Слушаю вас, профессор, — мягко проговорил Мартин, разглядывая осунувшееся лицо гостя и подмечая, что тот со вчерашнего вечера так и не сомкнул глаз.

— Я всю ночь работал, — лепетал профессор, — написал материал о Старой Упсале для нашего академического журнала. Провел там всего лишь день и узнал столько интересного. Поистине исторический уголок, колыбель шведского королевства. Здесь покоятся останки великих викингов… Я гулял и представлял в своем воображении языческий пантеон свеев, священную рощу, куда именитые шведы приносили жертвы Одину, Тору и Фрею, — и он с надрывом в голосе закончил диалог, — и она, моя Фрида, покоится на шведской территории… Только не на суше, а на дне морском…

Плечи его дрогнули, и профессор зарыдал, как маленький ребенок.

— Профессор, — Мартин укоризненно качал головой, — надо брать себя в руки. Сегодня скорбит вся Скандинавия. Да что Скандинавия! Вся Европа! Сотни людей потеряли близких…

— Я вас понимаю, — смахивая слезу, пробубнил гость. — Вы правы, надо брать себя в руки. Пожалуй, вернусь к компьютеру и продолжу работу. Только в работе я на какое-то время забываю о горе.

Мартин жалел профессора и делал все, чтобы отвлечь ученого от тяжелых мыслей. Вот и сейчас он специально перевел разговор.

— Наша вчерашняя дискуссия затянулась. Но я так и не понял, как вы — преподаватель университета Восточной Германии, вдруг потянулись к религии? В то время это было так опасно для профессора-социалиста?

— Да, да, — тяжело вздохнул гость, — это был судьбоносный поворот в моей жизни. Я преподавал в вузе, где основными предметами были научный коммунизм, история коммунистической партии СССР. Под диктовку Москвы рождалась марксистско-ленинская философия, в которой, естественно, не было места христианскому мировоззрению. Мы, дорогой Мартин, жили в период скептицизма, религиозной полемики, словом, — это был период массового сомнения и неверия.

— Но ведь существовали православные церкви в Москве, католические соборы в Вильнюсе, Риге и Львове, мусульманские мечети, — усомнился Мартин. — Они были переполнены молящимися. Я все это видел своими глазами.

— Вы правы. Простые люди посещали религиозные храмы. Но что позволено рабочему классу, категорически запрещалось представителям интеллигенции, которые работали в вузах, школах или в любом значимом государственном учреждении. Я жил в такое время, когда вера в Бога и основные догмы подлинного христианства подвергались яростной атаке поборников невежественного материализма.

В коридоре раздался звонок.

— Это ко мне, — Мартин торопливо поднялся, задумчиво посмотрел на пижаму, потом махнул рукой, дескать, интервью можно дать и в домашнем наряде, и бросил в сторону профессора, — попрошу вас принять участие в беседе и уберечь меня от каверзных вопросов журналиста…

— Я рад помочь вам, Мартин, — закивал профессор и пошел открывать дверь.

Ранним пришельцем оказался невысокий тучный мужчина, с ржаной шевелюрой, густой бородой и проницательным взглядом.

— Меня интересует, — начал он, — судьба сменного капитана парома Аво Пихта. Расследование привело меня к вам, господин Нильсен. Одни говорят, что тот мертв. Другие утверждают, что капитана видели на берегу среди спасенных. Вот его фотография, — журналист достал из кармана снимок и протянул Мартину.

— Этому человеку я помог вскарабкаться на плот, — заверил Мартин, передавая фотографию профессору.

— Вы уверены, что это был Аво Пихт? — журналист напрягся.

— Да. На плоту к нему подполз кто-то из его подчиненных и заговорил с ним на эстонском языке. Я знаю этот язык.

— О чем они говорили? — воодушевился гость. — Это очень важно!

— Они горячо обсуждали ситуацию на судне. Пихт сердито выкрикнул, что капитан Андерсон внезапно исчез и что ему, Пихту, пришлось взять на себя управление кораблем в критический момент. И еще Пихт посетовал, что предчувствовал беду еще до выхода в море. Он говорил о каких-то людях, которые проникли на паром во время стоянки в таллинском порту и которых сопровождал представитель министерства обороны Эстонии. И что чужаки появились на пароме по личному распоряжению капитана Андерсона. Матрос сообщил Пихту, что какие-то люди заранее подготовили для себя на палубе парома моторную лодку, на которой сразу же уплыли в неизвестном направлении. Они не подобрали ни одного пассажира, терпящего бедствия!.. Как заметил капитан, такого позорного случая в морской практике не было…

— Что было дальше? — журналист коснулся руки профессора.