Византийская астрология. Наука между православием и магией

Интерес к астрономии и алхимии, проявившийся при Константине V, знаменует собой новый этап в истории византийской науки. За появлением в его правление роскошного экземпляра «Подручных таблиц», Vat. gr. 1291, после 775 г. проявилось несколько признаков активности в этой области: дополнения к той же рукописи, создание других подобных книг, упоминание придворного астролога в 792 г. и Гороскоп ислама с его защитой астрологии только подтверждают эту активность. Она уже усилилась к тому времени, когда незадолго до 800 г. началось заметное возрождение общей литературной активности, о чем свидетельствуют письма Фео-дора Студита, «Житие Стефана Нового» Стефана Диакона, хроники Георгия Синкелла и Феофана Исповедника, а также «Бревиарий» патриарха Никифора. Таким образом, астрология и ее апология — это одни из первых проявлений того культурного возрождения, которое характеризует средневизантийский расцвет последующих столетий и которое часто называют «ренессансом», сравнивая с предшествующими «темными веками»[189].

Место оккультных наук и математики в IX–X вв. мы рассмотрим в следующей главе. Здесь же важно подчеркнуть следующие элементы их преемственности с прошлым:

— Возрождение науки происходило при императорах-иконоборцах и не было следствием осуждения иконоборчества на VII Вселенском Соборе в 787 г.[190]

— Его основная модель восходит к VII в. и заключается в сотрудничестве между христианским императором и александрийским философом, тоже христианином.

— Это возрождение — не феномен, импортированный извне или из далекого прошлого; скорее это результат восстановления константинопольской традиции вместе с александрийской традицией, обогащенной на сирийском, персидском и арабском Востоке.

Короче говоря, те «возрожденческие» новшества, где фигурирует апология астрологии, были глубоко укоренены в преемственности «темным векам».

Этот вывод требует критических размышлений о понятии «темноты» VII–VIII вв., которые начинают приобретать менее мрачный вид, как только мы смотрим на них с точки зрения астрологии. В принципе, астрологии не стоило многого ожидать от этого периода бедствий и религиозных конфликтов, эпохи, которая закончилась разрушением питавшей ее культуры и уничтожением того, что еще оставалось от полисного общества. Тем не менее этот период в конечном счете привел к беспрецедентному оправданию астрологии и превратил последнего великого философа древности в астролога и алхимика, — трансформация, которая, как ни парадоксально, показала его истинный облик.

Можно было бы легко объяснить этот парадокс деградацией древней цивилизации, если рассматривать астрологию как симптом бегства в сторону иррационального. Разве использование астрологии и алхимии не было дополнением к христианству, религии таинств и чудес? Если бы не Персидская война, Стефан Александрийский, вероятно, не эмигрировал бы в Константинополь и не сотрудничал бы с Ираклием. Но раз патриарх Сергий одобрил это сотрудничество и пригрел квадривиум на лоне Церкви, для обучения священнослужителей и упорядочения богослужебного календаря, то был несомненный знак, что Византия занималась и клерикализацией знания. Это типично средневековый феномен, который превратил книжную культуру в занятие церковной элиты как на Христианском Востоке, так и на латинском Западе. Отметим в этой связи, что Исидор Севильский, современник Стефана Александрийского, также демонстрирует определенную терпимость к астрологии в «Этимологиях», энциклопедическом труде, где он обобщил исчезающую античную науку[191]. Итак, астрология получила выгоду от того, что Гиббон назвал «триумфом варварства и религии».

Астрология и христологические споры. Более детальный анализ позволяет, впрочем, нарисовать менее пессимистичную картину. Тут следует еще раз вернуться в VI в. Христианизация науки началась задолго до того, как рухнула античная система образования: она заявила о себе уже при Юстиниане, не только в несколько упрощенном синкретизме Малалы, но и в столь же синкретичной утонченности Иоанна Филопона. Как мы видели выше, этот комментатор Аристотеля использовал свои знания на службе христианской вере, чтобы систематически разрушить аристотелевскую концепцию вечности материальной Вселенной.