Византийская принцесса

Тут он спохватился и отвесил поразительный по сложности и грациозности поклон. А когда выпрямился, то увидел, что Кармезина самым внимательным образом смотрит на него. «Слишком уж серьезный взгляд у этой красивой девицы, — подумал Диафеб. — Берегись, Диафеб! Она чего-то хочет от тебя. Улыбается-то она любезно и рассеянно, как и подобает императорской дочери, но в глазах и тени улыбки нет. Опасный знак!»

— Говорят, — произнес между тем император, — вы с вашим кузеном, севастократором Тирантом, оказали немалую услугу королю Сицилии и великому магистру ордена Святого Иоанна на Родосе, а кроме того, прославили себя на всех турнирах, какие только устраивались. Слава о ваших подвигах дошла до Византии, так что не воображайте, будто нам ничего не известно. И все же мы хотели бы услышать историю из уст очевидца.

Тут Кармезина и Диафеб взглянули на императора одинаковым взглядом, ибо своим вопросом он помешал их тайному диалогу. Но император явно ничего не заметил.

— Ну… — начал Диафеб. — Дело в том, что…

Кармезина сощурила глаза и уставилась на Диафеба столь ядовито, что он поперхнулся и закашлялся.

— Неужто и вы тоже страдаете от последствий морской болезни? — осведомилась принцесса.

— Нет, я… Если я начну рассказывать, то вы, чего доброго, решите, будто я тут восхваляю своего родственника, а заодно и себя самого, а это вышло бы неловко.

— Никто ничего подобного не решит, — заверил его император с приятной улыбкой в бороде. — Мы с удовольствием выслушаем вашу повесть.

Дамы, бывшие при принцессе, дружно подтвердили, что — да, да, именно так, с большим удовольствием.

Диафеб медленно прошелся перед ними и остановился, взмахнув отороченными мехом рукавами.

— Что ж, будем считать, что меня вынудили, — объявил он.

Одна из девиц, ближайшая подруга Кармезины, Эстефания, падчерица герцога Македонского, весело захлопала в ладоши.

— …Итак, — произнес Диафеб, — магистр со всеми рыцарями ордена Святого Иоанна был осажден на Родосе, и там совершенно уже не оставалось припасов, так что съедены были последние кошки и крысы и всем грозила смерть.

Он помолчал. Фонтан плеснул особенно шумно в наступившей тишине, и тогда Диафеб перевел дух и заговорил поспокойнее:

— Однако Тирант взялся доставить на Родос продовольствие. Что же он придумал? Весь корабль, от носа до кормы, он обтянул сетью, обвязав ее вокруг главной мачты на такой высоте, чтобы она не мешала сражаться людям, находящимся под ее прикрытием. И когда мы подошли к кораблям мавров, они начали закидывать нас камнями, как делали это по своему подлому обыкновению, но все камни застревали в сети или были ею отбрасываемы.

— Поразительно! — сказал император. — Я никогда не слыхал о подобных делах.

— И это еще не все! — увлеченно продолжал Диафеб. — О, это только начало всех тех чудес, которые были совершены Тирантом и всеми нами, кто находился на корабле! Башни и борта нашего корабля были обложены матрасами, на коих мы спали, поэтому если снаряды и попадали в корабль, то не могли причинить ему никакого вреда, ведь они застревали в матрасах. Зато у нас были масло и смола, и Тирант приказал бросать в подходящих мавров эти обжигающие материалы, и мавры корчились от нестерпимой боли и поскорее отходили от нас. Вот как мы сражались день и ночь и в конце концов сумели подойти к Родосу. И в наш корабль попало столько копий и стрел, что все паруса были приколочены ими к мачтам, так что нам пришлось идти на веслах.

— Несомненно, это самая удивительная история из всех, что я когда-либо слышал, — объявил император. После чего он поднялся и сказал, что удаляется к себе.

И Диафеб остался наедине с дамами.

— Какая жалость, — сказала Кармезина, — что столь отважный и находчивый рыцарь, каким, несомненно, является Тирант, вдруг так сильно пострадал от морской болезни!

— У него обычное несварение, — ответил Диафеб, — но это пройдет.

— Поразительно, — добавила Эстефания, покосившись на свою царственную подругу, — что рыцарь, который так отличился в морском сражении, вдруг начал терзаться морской болезнью.

— Все дело в ветрах, которые скопились у него в желудке, — объяснил Диафеб. — Они-то и причиняют ему самую большую боль.

— Бедняжка! — вздохнула Эстефания, прикрывая лицо рукавом.

У Диафеба не было никаких сомнений в том, что Эстефания втайне смеется над ним, и потому он рассердился и начал притворно кашлять.

— Да, все дело в волнениях на море! — повторил он сквозь кашель.

Но благодаря этому кашлю вышло так, что он слишком сильное ударение сделал на словечке «на», так что получилось «нАА!», а поскольку это словечко соединялось в его речи со словом «море», то и получилось нечто несуразное, напоминающее «Аморе».

— Чем смеяться надо мной и моим кузеном, — сказал Диафеб, переставая кашлять, — лучше бы вы, ваше высочество, узнали истинную причину нашего появления в Греческой империи.