Византийские Отцы V-VIII веков

3. Человек есть «высшее из творений». Он выше не только видимой твари, но и ангельских сил, выше духов служебных. И это засвидетельствовал сам Бог, приходивший на землю именно ради человека и благоволивший быть распятым ради его спасения. «Вникни, возлюбленный, в умную сущность души, и вникни не слегка. Бессмертная душа есть некий сосуд драгоценный. Смотри, как велики небо и земля, и не о них благоволил Бог, а только о тебе…» Ибо только человек создан по образу Божию. «Не об Архангелах Михаиле и Гаврииле сказал Бог: сотворим по образу и подобию Нашему; но сказал так об умной человеческой сущности, о душе бессмертной…» Образ Божий в человеке означает прежде всего глубокую близость и некое родство с Богом, «взаимность» с Ним. «Кто сможет познать достоинство души своей, тот сможет познать силу и тайну Божества». Господь создал весь мир, но ни в какой твари, кроме человека, не почивает Господь; «всякая тварь во власти Его, однако же Он не утвердил в них престола, не установил с ними общения». Поэтому и душа только в Боге может найти себе упокоение… В первозданном Адаме «образ Божий» выражался прежде всего в некой окрыленности духа, в крыльях Святого Духа, которые могли подымать человека к Богу. «Бог сотворил душу по образу добродетели Духа, вложил в нее законы добродетелей». Автор различает два образа Божиих в человеке: как бы естественный образ, выражающийся в силах и способностях души, и «образ небесный». Первая черта естественного образа — свобода человека. «Видимая тварь связана таким то неподвижным естеством», видимые твари не могут выйти из того состояния, в каком они созданы, и не имеют воли. «А ты создан по образу и подобию Божию, потому что, как Бог свободен и творит, что хочет, — так свободен и ты. И если ты захочешь погибнуть, то природа твоя удобоизменяема. Если захочешь изрыгнуть хулу, составить отраву, или убить кого, — никто тебе не противится и не возбраняет. Кто хочет, тот и покорствует Богу, — и идет путем правды, и владеет пожеланиями…» Эта формальная свобода избрания и воли, «самовластие» (о), есть непреложная черта человеческого естества; и благодать только побуждает, но не понуждает волю, как и грех не угашает свободу. И при том, — свободу выбора или произвола. Даже падший человек в силах бороться и противиться греху, хотя и не может победить без помощи Божией. и некогда грех не бывает сильнее человека, — тогда бы снималась с него вина. Напротив, ум есть борец и борец равносильный, и имеет равномощную силу препираться со грехом и противиться помыслам. И обратно: благодать и преуспеяние не ограждает человека непреложно от искушения и соблазна. «Ибо, как совершенный не привязан к добру какой либо необходимостью, так не привязан ко злу погрязший в грехе и делающий себя сосудом дьявола… Напротив того, и он имеет свободу соделаться сосудом избрания и жизни…» Благодать не связывает человека, он остается свободен, — и может снова пасть, если захочет, и снова вступить в мир и общение с сатаною… Известны случаи, когда люди, «просвещенные и вкусившие», даже совершившиеся в добре, отпадали: человек роздал имение и отпустил рабов, но впал в самомнение и надменность; исповедник, претерпевший пытку, в самой своей темнице впал в блуд с инокиней, прислуживавшей ему; подвижник, уже обладавший силой исцелений, впал в гордость… «Ибо природа удобоизменяема, и человек, по причине остающегося у него произвола, если захочет, делается сыном Божием или так же и сыном погибели…» Свобода есть Богоподобная черта, но это только формальное предусловие Богоуподобления, определяющее его возможность. Вне свободы нет богоподобия, но реализуется оно только в живом богообщении. В нем и состоит существенный образ Божий в человеке, тот «небесный образ», который был дан первозданному, но был утрачен им в грехопадении. Человек создан от начала так, что должен черпать силы для жизни из того, что вне его: тело нуждается в питании, нуждается в духовной пище и душа; если же он ограничится тем, что в его естестве, не заимствуя ничего отвне, то разрушается и гибнет. «Горе душе, — восклицает духовидец, — если останавливается она на своей природе и уповает на свои только дела, не имея общения с Божественным духом». Силу и пищу душа, сотворенная по Божию образу, получает не из собственного своего естества, но от Бога, от Его Духа. И вот первозданный был облечен словом и духом, — в этом и был его «небесный образ», его «небесная душа…» О второй, «небесной душе» человека говорили и мессалиане. Но сходство здесь мнимое. Автор «Бесед» под «небесной душой» разумеет дары Духа и Слова. В первозданном пребывало Слово и Слово было его наследием, и одеждою, и славою. Эго и значит: «в начале было Слово…» И в Адаме пребывал Дух, учил его и внушал, — ибо всем было для него Слово, и Адам был другом Божиим. Он был владыкою всего, начиная от неба и до дольнего, умел различать страсти, чужд был демонам, чужд был от греха и от пороков, — был Божиим подобием… Это учение о двух «образах» и о первозданном помазании человека отчасти напоминает различение творения и «рождения» человека у святого Афанасия.