Византийский узел

Павел с товарищами и воинами Беляна рассчитывал догнать монзыревское воинство за два-три дня, но так уж случилось, даже загоняя лошадей, они натыкались на следы воинской колонны. Монзырев торопился. На границе русских земель заставил перегрузить все имущество и продовольствие на вьючных лошадей, купленных в двух встреченных на пути городищах. Из неповоротливой гусеницы дружина превратилась в мобильную, большую группу, за день проходившую дневной переход в шестьдесят-семьдесят километров пути. Шли по следу Святославова воинства, не отвлекаясь на видимых издали кочевников. Степной воздух напоен запахом сухих трав, а из земли уже вовсю лезла зелень молодых побегов травы. Изредка на пути попадались балки, а саму степь то здесь, то там бороздили, перегораживая проход, овраги, с бегущими ручьями криниц на дне некоторых из них. Дышалось легко, еще солнце не пекло как в середине лета в этих местах, угадывалось присутствие большой реки впереди. А на ночных привалах, расположившись у костров, кривичи отдыхали по-походному, лежа на попонах, стреножив коней, не сгоняли их в табуны, а расположив тут же подле себя.

С первых же дней Толик твердой рукой подмял под себя всю черниговскую вольницу, сколачивая влившиеся подразделения в дисциплинированную дружину, натаскивая правильно нести дежурства по охране походного стана, поправляя любые поползновения в стороны разгильдяйства и лени. Силой своего характера и непререкаемого авторитета у родовичей заставил бояр малых отрядов забыть претензии на свое мнение, насаждая единоначалие. А требованием ежевечернего доклада о состоянии людей и лошадей в отрядах после марша первоначально приводил бояр в замешательство. Но вскоре даже ночные обходы ночлега дружины, постов и секретов стали обыденностью.

Только после переправы через Днестр Пашка догнал дружину. Удивленный и вместе с тем тревожный взгляд Монзырева заставил Павла улыбнуться в ответ, обнявшись с Николаичем, и сказать:

– Все в порядке, батька!

– Тогда почему ты здесь?

– Гостинец тебе привез от бабки Павлы, ну, само собой и приветы от жены и всех наших. Есть новости.

– Та-ак. Воевода, – окликнул старого варяга Монзырев, – это сколько мы уже в пути, как из Чернигова вышли?

– Почитай вторая седмица на исходе.

– Объявляй привал. Пусть люди отдохнут, помоются в реке. Боривой, начинайте готовить горячую пищу. Олесь, разошли вороп по округе, пусть проведают безопасность этих мест. Тебе приказываю отоспаться, ходишь как привидение с кругами под глазами. Ратмир, от твоей сотни охрана, выставь посты и разъезды.

– Херсир, не рано ли на привал встаем? Ярило еще даже не в зените.

– Ничего, Гунарович, завтра наверстаем. Выходной сегодня, айда, новости из дому послушаем.

Лагерь, как разбуженный пчелиный рой, загомонил, задвигался у зарослей и деревьев на берегу большой реки. Заполыхали огнем костры, в казанах закипела уха. Люди смывали с себя дорожную пыль, купали лошадей. Мишка, вернувшийся из передового дозора, спрыгнул с лошади прямо в объятья Павла, скалил зубы в довольной улыбке, соскучился по родным. Монзырев тихо вздохнул: «Эх, ведь по нашим понятиям еще дети совсем. А здесь они уже взрослые, в нашествие печенегов выжили, в крови умылись, повезло, что не отравились нею. Теперь опять веду на войну. Все ли вернемся?»

Сидя у костра, где собрались все дружинные сотники, воевода Олесь – начальник разведки, подошедшие бояре – командиры своих малых отрядов, Пашка докладывал Монзыреву о состоянии дел в городище, о том, как Горбыль водил воинов уничтожать появившихся по соседству упырей. С гордостью произнес фразу о том, что отряд вернулся без больших потерь.

– Молодцы, – кивнул Монзырев.

Рассказал о неудавшемся нападении на ведунью, о дорожных приключениях, стычках с купленными византийцами разбойниками. Слушая рассказчика с интересом, Ослябь и Храбр молча стояли за спиной Павла, лишь иногда соглашаясь, кивали, переживая повествование старшего, народ тихо делился впечатлениями об услышанном.

Достав из шитого ранца шкатулку, Павел протянул Монзыреву.

– Подарок тебе от бабки, батька!

Толик открыл коробочку, заглянул в нее. Сидевший подле него воевода тоже глянул. На донце шкатулки лежал нож, поблескивая на солнце клинком, тесьмой прочно привязанный за рукоять к деревянной дощечке.

– Х-хы! Привязали-то зачем? Да и для чего это мне бабка нож передала?

– Позволь, батька? – Пашка протянул руку к шкатулке. Получив ее обратно, развязал узлы на тесьме, аккуратно извлек нож за рукоятку, показал всем длинное тонкое лезвие клинка. Резко размахнувшись, вогнал нож себе в грудь.

– А-ах! – вырвался возглас из уст всех присутствующих. Воины, занимавшиеся делами неподалеку от собрания командиров, дернулись к костру, еще не поняв, что так поразило собравшихся.

Пашка, гад, как ни в чем не бывало извлек из раны клинок. На клинке не было ни капли крови, да и пореза на одежде не замечалось.

– Вот так! – он еще два раза проткнул ножом свою ладонь, улыбаясь, подал нож Монзыреву. – Носи этот нож всегда при себе, батька. Не давай его никому в руки. Так бабка сказала.