6) Продолжение хроники Льва,[288]
составленное в XII в.[289] преемником его по званию библиотекаря Петром Диаконом и доведенное до 1138г., вообще считается памятником ненадежным;[290] автор слишком легковерен, слишком большое пристрастие питает к легендам, к подложным и подозрительным привилегиям и донациям. Эта особенность ослабляет и тот ограниченный интерес, какой имеют для нас внесенные им в хронику краткие заметки об отношениях византийского императора Михаила Парапинака к Касинскому монастырю и об отношениях Роберта Гвискара к Византии.7) Касинские анналы, называемые также хроникой Анонима Касин–ского[291]
(правильнее было бы сказать «анонимов»),[292] обнимающие в разных кодексах различное время на протяжении от 1000 до 1212 г., не лишены значения для XII и XIII в., но для XI в., в частности для истории греческих владений в Италии, не имеют почти никакой важности. Не говоря уже о том, что для событий XI в. это источник не самостоятельный,[293] он не дает нам никаких новых сведений, ограничиваясь лишь двумя краткими, имеющими некоторое отношение к делу заметками (под 1053 и 1080 гг.).8) Деяния Роберта Гвискара Вильгельма Апулийского
,[294] писателя конца XI и начала XII в., — сочинение, начатое по просьбе папы Урбана II, следовательно, не ранее 1088 и не позже 1089 г., и оконченное при Роджере, сыне Роберта Гвискара, следовательно, не позже 1111г.[295] Несмотря на заглавие, автор не ограничивается личностью Роберта, но рассказывает вообще историю утверждения норманнов в Италии, частью в Сицилии, передает о столкновениях их с греками и сообщает сведениях о византийских императорах, отличающиеся краткостью, за исключением вставки о Романе Диогене и положении при нем Империи, которая обширнее всех других вставок этого рода. События доведены до 1085 г. (до смерти Роберта Гвискара).Сочинение написано гекзаметрами и изобилует поэтическими образами; в уста действующих лиц влагаются целые речи, на которые, разумеется, нужно смотреть как на плод фантазии автора. Сочинение богато и содержанием, в нем есть данные, которых ни в каком другом источнике не встречаем. Некоторые пренебрежительно относятся к этим данным, видя в них отображение народных сказаний и собственных измышлений автора.[296]
Есть доля правды в этом взгляде на происхождение показаний Вильгельма; но было бы односторонне во всех его показаниях (а не в некоторых только) видеть продукт фантазии. Не подлежит сомнению,[297] что он пользовался письменными источниками, как–то: Аматом, к которому, впрочем, обращается лишь в пяти местах,[298] недошедшим до нас сочинением барийского происхождения,[299] простиравшимся до 1051 г., и наконец тоже недошедшим латинским сочинением, послужившим, между прочим, источником для Анны Комниной.[300] Связь с последними двумя письменными источниками придает Вильгельму Апулийскому значение, которое несправедливо было бы у него оспаривать: один из этих источников ставит его сочинение как исторический· памятник наряду с Анной Комниной, другой отводит ему место рядом с Лупом и Анонимом Барийским.9) Сицилийская история Готфрида Малатерры
бенедектинского монаха конца XI и нач. XII в., написанная по поручению графа Сицилии Роджера (брата Гвискара) не раньше 1099[301] и не позже 1101 г.[302] Хотя деяния Роджера были главным предметом повествования, по заявлению самого автора,[303] однако же он не ограничивает своего кругозора исключительно личностью этого героя, но подобно Вильгельму Апулийскому, в меньшей впрочем степени, касается других предметов, говорит о судьбе норманнов в Италии, их столкновениях с греками, о деятельности Маниака, о Роберте, его отношениях к лже–императору Михаилу. Подобно Вильгельму Апулийскому, Малатерра питает пристрастие к стихам и местами (в последних двух книгах, 3–й и 4–й) передает рассказ в стихотворной форме; не прочь он также вложить в уста своего героя витийствен–ную речь, наполненную богословскими тонкостями и более свойственную монаху, чем неграмотному средневековому рыцарю.[304] Наконец, он выдерживает аналогию с Вильгельмом и со стороны источников.