Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.

Пселл был в числе приверженцев Константина Дуки. Начало дружбы между ними положено было еще при Константине Мономахе и поводом к ней послужила покупка царем для Пселла дома, принадлежавшего Константину Дуке. Они по этому случаю познакомились, сблизились, и Пселл, приобревший силу у Мономаха, своим влиянием был кое–чем полезен Дуке.[797] Дружба между ними продолжалась и после Мономаха, Пселл всегда готов был оказать услугу приятелю. Несмотря на то, что он был приближенным советником Комнина, пользовался его доверием и расположением, он не питал к Комнину таких чувств, как к Дуке. Независимо от того, у Пселла были какие–то основания неодобрительно смотреть на внутреннюю политику Комнина. Может быть, политика Комнина затронула интересы Пселла, у которого тоже был свой кусок государственного пирога, в виде поместья, одаренного некоторыми привилегиями, может быть, это поместье было отнято в казну, тем более что Пселл был Монах, а по взгляду Комнина монахи должны были не только на словах, Но и в жизни проводить принцип нестяжательности. Как бы то ни было, Пселл в своем сочинении положительно не сочувствует внутренней политике Комнина и явно ее порицает. Когда Комнин во время охоты заболел, Пселл находился при нем и, не чуждый некоторых медицинских сведений, подавал мнение о болезни, несогласное с мнением дворцового медика. Капризный случай устроил так, что мнение Пселла оказалось правильным, и император должен был почувствовать уважение к глубоким медицинским познаниям своего советника. На этом обстоятельстве Пселл, очевидно, и построил интригу, И вот с первых же шагов мы наталкиваемся на странное явление. В тот день, когда обнаружился лихорадочный припадок, и в три следующие дня совершенно не поднималась речь о пострижении Комнина и о преемнике престола. Только на другой день, после прибытия царя во Влахернский дворец речь об этом была начата и все дело покончено. В этот, весьма важный для судьбы Дуки день, он, управлявший Эдессой, оказывается в столице, по первому требованию выступает на сцену и начинает играть свою роль. В один день невозможно было вызвать Дуку из Эдессы в Византию, и очевидно, что он был вытребован раньше, но во всяком случае не Комнином, который не предполагал рокового поворота обстоятельств, а кем–нибудь из доброжелателей, в уме которого все было предрешено и план обдуман. Принимая во внимание предшествующие отношения Пселла к Дуке, а еще более взаимные между ними отношения в тот день, когда решался вопрос об отречении и пострижении Комнина, мы можем без колебания сказать, что тут услужил своему приятелю Пселл, немедленно, при первых симптомах болезни царя, отправивший к Дуке гонца с инструкциями. Когда Пселл прибыл к больному Комнину во Влахернский дворец, тот, испытавший уже медицинские познания Пселла, несмотря на то, что при его особе находился первый врач, с доверчивостью протянул своему советнику руку, чтобы он пощупал пульс, — и с этого момента при дворе разносится тревожная весть, что император безнадежен. Немедленно является патриарх, начинается речь о пострижении Комнина.[798] Это был Константин Лихуд, из первых министров произведенный в патриархи, товарищ Пселла по политической деятельности, который теперь, встав во главе Церкви, сделался естественным представителем ее интересов, нарушенных Комнином, и в силу этого должен был сочувствовать Пселлу и помогать ему в его планах, рассчитанных на то, чтобы устранить Комнина и заменить его таким императором, который бы исправил все, что еде–лано неприятного для Церкви и отдельных лиц. Очень вероятно, что Пселл задачу расположить Комнина к монашеству всецело предоставил патри–арху, а себе оставил другую, более щекотливую, хотя сам же Пселл передает, что когда приговоренный им к смерти Комнин вышел без посторонней помощи из дворца, сел на лошадь, доехал до берега пролива и, взойдя здесь на императорский дромон, отплыл в Большой дворец, и когда, не доезжая дворца, Пселл, считавший почему–то нужным отправиться по другой дороге, его встретил, тогда императрица Екатерина, сопровождавшая вместе с дочерью императора, заливаясь горькими слезами, сказала: «Много обязаны тебе, философ, за совет; хорошо ты нам отплатил, убедив императора перейти к монашеской жизни», на что Пселл ответил, что не его тут вина, император же заметил, указывая на жену: «Она по своей женской манере удерживает нас от лучшей жизни и готова обвинять всех прежде, чем меня».[799] По прибытии в Большой дворец заведена была речь о преемнике престола. Пселл сам сознается, что император взял его советником по этому делу, и результатом совещания было то, что пренебрежены были ближайшие родственники, около полудня введен Константин Дука, царь рекомендовал его попечениям жену, дочь, брата и других родственников и нарек его императором на словах, не вручив однако же пока императорских инсигний.[800] Очевидно, Комнин, человек честный, высоко ставивший государственное благо и ценивший авторитет Пселла не только как врача, но и как политического мудреца, поверивший прежде, что ему не миновать смерти, теперь поверил, что для высших государственных целей нужно забыть кровные узы родства и отдать предпочтение Дуке, который способен возвести государство на высоту благоденствия. Позднее муж Анны Комнины, Вриенний, сочинил целую историю[801] о том, как Исаак Комнин перед смертью призвал брата, Иоанна, и держал перед ним речь, убеждая наследовать престол, как тот отказался, как этим огорчилась жена Иоанна и пр. Но в его сообщении[802] если есть доля правды, то лишь тот факт, что отречение и пострижение Комнина были величайшим ударом для императорской семьи, для Екатерины, остававшейся вдовой при живом муже, для дочери, не пристроенной еще замуж, и для остальных Комнинов; сетования жены Иоанна у Вриенния сходны с сетованиями, которые Пселл влагает в уста Екатерины, жены Исаака.[803]