Византийское миссионерство

Между 692 и 753 гг. в горном Крыму появляется Готская епархия, охватывавшая т. н. «климаты», т. е. полунезависимое государство готов с центром в Доросе (совр. Мангуп)[377]. «Монах Кирилл, наместник епископа Готии Никиты»[378], подписывал решения Собора 787 г. Кроме того, сохранилось Житие епископа Готского Иоанна (BHG, 891)[379]. Он описан там как храбрый противник иконоборчества и руководитель освободительного восстания против хазарской власти — но в то же время как весьма пассивный миссионер. Постоянно общаясь с хазарами, Иоанн, тем не менее, почти не пользовался контактами с ними для миссионерства; всего однажды, когда он сидел в тюрьме города Фуллы (видимо, совр. Коктебель), градоначальник–хазарин привел к нему своего больного сына, которого тот и крестил[380].

Следующий агиографический персонаж, который мог, но не стал миссионером, — это Иоанн Психаит (BHG, 891). Он был при Льве V сослан в Крым за свои иконопочитательские взгляды, в Боспоре очень прославился многочисленными исцелениями. «И вот, когда его слава распространилась уже по всей тамошней округе, — повествует агиограф святого, — все стали собираться к нему, принося своих болящих… А когда и соседящие с Боспором язычники начали стекаться и сидели перед дверями святого (συρρεόντων των παρακειμένων εθνών τγι Βοσπόρω θύραθεν τε του άγιου καθεζομένων), он счел, что их сборище — это наказание и что их похвалы умаляют его добродетель»[381]. Поэтому Иоанн, несмотря на протесты и сожаления жителей, ок. 822— 823 г.[382] отправился назад в Константинополь. Этот случай особенно любопытный, поскольку варвары сами приходят к святому, а тот и не думает использовать благоприятный педагогический момент для их обращения, а напротив, бежит от них.

В целом можно сказать, что для области, столь близко прилегавшей к византийским владениям, варварский Крым испытал сравнительно небольшое влияние христианства[383]. Так, все пять церквей, которые ранее причислялись археологами к ранневизантийскому времени, теперь датируются периодом не ранее VIII в.[384] Проанализируем данные по Скалисгенскому могильнику (Бахчисарайский район), где хоронили начиная с V в., но подавляющее большинство погребений относится к VII‑IX вв. В этом колоссальном комплексе, где к настоящему времени вскрыто 794 захоронения, в каждом из которых содержится по нескольку (как правило, от 4 до 9) скелетов, христианские крестики найдены лишь в № 258, 371 (2–й пол. VII в.); 332 — два (1–й пол. VIII в.); 388, 391, 416 — два, 478 — три, 601, 760, 771 — два (2–й пол. VIII— IX вв.); 249а, 250, 269, 364 — два, 552, 561, 641 (не>датированы), да еще три разбросаны по территории могильника; сверх того, в склепе № 303а найден христианский образок, а в склепе 340 — перстень с изображением Георгия Победоносца[385]. Еще в могильнике найдено 11 надгробий с крестами[386]. Итак, на кладбище, которое начало функционировать уже в христианскую эпоху и где лежало более пяти тысяч человек, христианами были примерно 28 захороненных, происходивших из 19 семей. А ведь от Скалистого до Херсона — считанные километры! Таким образом, можно утверждать, что византийцы вплоть до IX в. не вели активной (по крайней мере, успешной) миссии даже на небольшом расстоянии от береговой полосы.

V

Падение персидской державы изменило баланс сил на Ближнем Востоке и привело к появлению во 2–й четверти VII в. на восточных рубежах Византии нового страшного врага— арабов. Разумеется, византийцы были знакомы с ними уже много столетий, но теперь арабы являлись носителями новой и весьма агрессивной религии — ислама. В столкновении с ним Империя потерпела ряд тяжелых поражений, причем не только военных, но и идеологических: во–первых, в мусульманство перешло подавляющее большинство обращенных ранее в православие арабов[387]; во–вторых, приход завоевателей приветствовали монофиситы и несгориане, видевшие в них освободителей отхалкидонитского гнета (см. выше, с. 111)[388].