Византийское миссионерство

Известный со святоотеческих времен прием риторического перечисления якобы хрисгианизованных народов претерпел в средневизантийское время некоторые изменения. В анонимном трактате о богопознании, написанном в 907—913 гг., традиционный «набор» племен значительно расширяется: «Всякая земля и город познали [Бога], и «парфяне, мидяне и эламиты«[Деян. 2. 9], и армяне, и халдеи. И инды, и эфиопы, и палесгиняне, и египтяне, и киликийцы, и лидийцы, и финикийцы, и сирийцы, и италийцы, и арабы, и калабрийцы, и сицилийцы, и критяне, и британы, и испанцы, и савроматы, и геты, и скифы, и ивиры, и лазы, и все другие варварские народы и, попросту говоря, всякое племя и язык, и на востоке, и на западе, и на юге, и на севере — поклоняются Богу неба и земли»[640]. В целом традиционные слова о том, что благочестие «сегодня можно найти и у гуннов, и у кочевников скифов, и у соседних с ними народов»[641] в контекте событий X в. выглядят не вполне клишированно. Столь же необычны и рассуждения анонимного автора о том, что означают евангельские пророчества об обращении народов. «Даже и теперь, после воплощения Господа, не все люди выбрали веру и придерживаются ее. Именно поэтому пророк [Даниил], прекрасно и премудро зная о многоразличносги человеческих желаний и наклонностей, предрек, что уверуют «все народы, но не всякий наблюдаемый среди них человек. Итак, уверовали все народы, но не всякий человек. Однако совершенно невозможно найти такой народ, который был бы вовсе обделен искренней и безупречной верой и проповедью христиан»[642].

На рубеже IX‑X вв. Никита Давид Пафлагон составил Целый цикл панегириков в честь апостолов. Характерно, что некоторые из героев прославлены именно в качестве миссионеров. Вот как панегирист восхваляет апостола Андрея: «Поручив по жребию Север, ты прошел ивиров, савроматов, тавРов, скифов и всякую страну и город, какие расположены к северу от Евксинского Понта… Чтобы возглашать Христово Евангелие (εύαγγελιούμενος Χρίστον), ты своими прекрасными ногами пошел к буйнейшим, сам будучи кротчайшим, [пошел к] Жестоким и суровейшим, сам будучи воистину благонравнейшим. Великолепие твоей добродетели и слава твоей святости были настолько же превосходны, насколько пресловута дерзость и звероподобие этих племен… Ты подчинил Евангелию все северные области и все побережье Понта силой мудрого слова и разума, силой знамений и чудес. Повсюду ты поставил алтари, священников и иерархов для верующих»[643]. Хождение апостола Варфоломея описано у Никиты так: «Блаженнейший, придя к арабам, именуемым «счастливыми», а после этого к индам и восточным эфиопам, стал на их языках громким голосом (ταΐς αυτών διαλέκτοις μεγαλοφώνως) проповедовать Христа… Проведя столь долгие годы среди крайне жестоких народов, сам он не усвоил ни капли их звероподобия, но передал им частицу собственного человеколюбия. Их невежество и злоба ни в малейшей степени не запятнали его образа жизни — более того, избытком своей доброты и богоподражания он сумел растопить большую часть нечестия и бестолковости (σκαιότητος), подобно тому как солнце распростирает свои лучи поверх тины и, само не загрязнившись, выжигает, уничтожает и уменьшает зловоние»[644]. В столь же высокопарных выражениях прославлено и миссионерство апостола Матфия: «Следует восхищаться всеми хождениями блаженнейшего [Матфия], и теми благодеяниями, которые он свершил, ходя среди всех народов… [особенно же тем, как он] проявил себя среди обитателей Первой Эфиопии, черных телом, но гораздо более того — разумом и душой, [среди тех], кто ничем не отличался от кровожадных зверей. (…) Долго проживши, словно человек среди диких животных, а вернее — словно добрый Бог среди плохих людей, он ни на шаг не последовал за ними в дерзости, но поделился собственной мягкостью… Он удостоил их великого преображения (κρει'ττονος μεταβολής), исцелив противоположным совершенно противоположное: их жестокосердие, недоверчивость и непреклонность он смягчил своим нежным, ласковым и кротким нравом; их грубость, притворство и невежество он переменил (κατεδυσώπει) своей благомысленносгью..· Эти суровые люди, на собственном языке восприняв (κατά τήν αυτών διάλεκτον έπαΐοντες) богословские рассуждения, отбросив гневливость, отложив угрозы, сменили неверие на веру… Он совлек с черных их покров (τούς μέλανας άπεκδυσάμενος)»[645].