Византийское миссионерство

Как видим, Никита, в отличие от своих предшественников, писавших на те же сюжеты (см. с. 70), осознает проблему культурного конфликта, но все‑таки не берется описать, как его герои этот конфликт преодолевали. Продемонстрируем это на примере похвального слова апостолу Фоме: «Ему, получившему по жребию апостольство у парфян, мидян и [живших] поблизости от них эфиопов, — каково было подступаться к ним (αύτοΐς έπίοι)? А добравшись до этих людей, отвратительных видом, но еще более отталкивающих душевным складом, каково было вступить с ними в беседу и в общение по вопросам благочестия! Он тихонько сетовал на тягостность [общения] с этими народами, как тут подоспело разрешение всех затруднений»[646]. С точки зрения панегириста, облегчение приходит в виде вмешательства Христа. Поэтому технику апостольского миссионерства Пафлагон раскрыть не берется: «Описать все слова и дела хождения [Фомы], которыми он, проповедуя Евангелие (εύαγγελιζόμενος), привел ко Христу всю Парфию, Гирканию и Бактрию, было бы равносильно попытке сосчитать капли в дожде»[647]. Однако очень скоро агиографы научатся описывать, как миссионер справляется со своими трудностями (см. ниже, с. 203).

В середине X в. был составлен императорский Менологий, константинопольский Синаксарь, а во второй половине того же столетия — так называмый «Метафрасгов» агиографический свод. Жития традиционных святых, вошедшие в новые корпусы, подверглись редактуре в соответствии с веяниями времени. Любопытно проследить, в чем именно они состояли. К примеру, в Синаксаре несколько преобразился «миссионерский рассказ» о Фрументии, заимствованный у Феодорита (см. выше, с. 37) Текст начинается с прямой цитаты: «Приняв невозделанный (άγεώργητον) народ, он [Фрументий] с воодушевлением принялся его возделывать… Пользуясь апостольскими поучениями и чудотворениями…» — и тут вдруг составитель Синаксаря сильно отклоняется от Феодорита: «…он не только лечил бесноватых и любые болезни, но и [сам наказывал] тех, кто противоречил ему и не слишком быстро принимал то, что он говорил, — в кого‑то он вселял беса… на другого насылал сухоту, третьему обращал глазное зрение в слепоту. Все они тотчас прибегали [к его помощи] и, получив исцеление, начинали веровать в Христа… Поэтому он один за короткое время крестил всю страну индов, воздвиг разнообразные храмы, рукоположил священников из местных, уничтожил капища, расточил идолы и обратил весь народ к богопознанию. Дивились все [инды] и сам царь, говоря: «Прожив с нами много лет, ты никогда ничего не делал из тех чудес, которые совершаешь сейчас. Так откуда же, любезнейший, в тебе теперь взялась такая благодать за столь короткое время?«А блаженный отвечал: «Почтенные друзья Христовы! Этот дар — не мой, но того священства, что по Христу… Сообщив о вас великому Афанасию, главе церкви, им помазан святым помазаньем… и послан к вам, просвещенный апостольским помазаньем»»[648]. Пусть чудеса Фрументия выглядят весьма странно, но налицо интерес к технике убеждения, явно отсутствующий в рассказах Геласия, Феодорита и других ранних авторов, повествовавших о крещении Эфиопии[649].

Синаксарь видоизменяет и образ святого, оказавшегося пленником у варваров. Обычно, как мы знаем (см. с. 32), такой праведник окормляет лишь своих товарищей по несчастью, но вот, согласно Синаксарю, св. Домнин, «когда случился персидский набег, был захвачен в плен и ушел в Персию, и научил многих персов (πολλούς των Περσών διδάσκων)»[650]. Также добавляется миссионерская составляющая и к житию епископа Дометиана, действовавшего на рубеже VI‑VII вв. в Персии (ср. с. 109), который, согласно Синаксарю, «смешав с аскетическим образом жизни государственный разум (τήν πολιτικήν σόνεσιν), стал заступником спасения не только для тех, кто находился под его рукой, но и для всего народа, будучи часто приглашаем к царю»[651]. Все это — плод творческой фантазии составителя Синаксаря.

Если Никита Пафлагон еще подчеркивает чудесный характер миссионерских побед, одержанных апостолами, то в синаксарном изложении апостольство предстает как тяжкий труд. Так, Андрей «передвигался вовсе не так, как движется слово, — но каждый день подвергаясь множеству трудностей Л имея дело со множеством препятствий»[652].