Византийское миссионерство

Еще любопытнее другое сообщение Никоновской летописи: «Того же лета (6498, т. е. 990 г.) посла Володимеръ философа, нарицаемаго Марка Македонянина в Болгары… «Ты лее иди к нимъ и проповежь имъ слово Божие яко да веруютъ въ Господа… и да крестятся божесгвеннымъ Его крещениемъ и съ нами единоверии, и единосъветни будут, и небесных благ получать. Аще ли же не восхотятъ просветитися Божием крещением, да не брань сотворять о семъ… азъ же не сотворихъ имъ брани»… Философъ же иде въ Болгары, и много глаголавъ имъ слово Божие, они же безумиемъ своимъ обьюродеша, он же възвратися къ Володимеру въ Киевъ, и много чесгвованъ бысть отъ него и отъ всехъ похваленъ. Того же лета приидоше из Болгаръ къ Володимеру в Киевъ четыре князи и просветишася божесгвеннымъ крещениемъ; Володимер же чествова ихъ и много удовольствова»[717]. Хотя ни в каких современных источниках не упоминается ни Марк Македонянин, ни миссия к волжским болгарам, этот рассказ в целом представляется весьма праводподобным, тем более что результаты миссии Марка показаны без малейшего преувеличения. Сама возможность того, что, едва крестившись, Владимир принимается за распространение веры среди других народов, подтверждается многими другими случаями, когда новокрещенные варвары фазу приступали к собственной миссии (см. с. 58). Быть может, загадочного Марка Македонянина следует признать византийским миссионером, достигшими со своей проповедью наиболее отдаленных от Империи областей»[718].

Но все это, повторим, сомнительная информация из позднего источника. Первое же имя киевского митрополита, которое известно нам достоверно, — это Феопемпт. Он был впервые упомянут под 1037 г. и фигурирует в нескольких современных источниках[719].

Глава VIII. Византийские миссии XI в.

I

Одиннадцатый век, в отличие от других столетий, оставил нам довольно много парадных императорских портретов. Одно из этих изображений представляет особый интерес для нашей темы (рис. 2). На рельефе из слоновой кости изображена Пятидесятница: апостолы, как это обычно и бывает на иконах такого типа, сидят за подковообразным столом — но интересная особенность данного экземпляра в том, что в середине этой «подковы», изображенной в виде арки, стоит василевс в церемониальном облачении, с лоросом, и беседует с несколькими людьми, одетыми в экзотические платья и в тюрбанах. Очевидно, это варвары. Все они оживленно жестикулируют. Этот рельеф передает идею императора как главного миссионера — его «равноапосгольносгь» выражается в том, что на него, как и на апостолов, снизошел дар «говорения на языках», но не в эсхатологическом, а в самом буквальном смысле, т. е. в виде способности убеждать иноземных язычников в преимуществах христианства[720].

Это укоренение миссионерских символов, конечно, никоим образом не меняло имперской риторики «варварства». пример, болгары, давно крещенные в византийское православие, по–прежнему воспринимались, во–первых, как недочеловеки[721], а во–вторых, что еще гораздо интереснее, как не вполне крещенные. В панегирике Иоанну Мавроподу знаменитый ритор и историк Михаил Пселл воздает хвалу его дяде: «Ему была вверена апостольская доля (άποστολικήν κληροδοσίαν πιστεύεται)[722] и он с блестящими упованиями был послан из главного города [Константинополя] к тем скифам, что прежде именовались кочевниками, а позже назывались болгарами. И он не обманул надежд тех, кто его послал, до такой степени, что даже превзошел их, совершенно преобразив (καθαρώς μεταπλάσας) весь народ для Бога, ничуть не хуже [Фомы] Дидима, [крестившего] всю Индию»[723]. Речь тут идет о Льве Пафлагонском, πρώτος εκ Ρωμαίων, т. е. первом греческом архиепископе Болгарии, занявшем престол в 1037 г.[724] Разумеется, Пселл не мог не знать, что Болгария была крещеной к моменту приезда туда Льва целых полтора века. После этого мы уже не удивимся, не найдя у Пселла в его рассказе о руссах ни малейшего намека на то, что это христианский народ[725]. Но, как станет ясно из дальнейшего, не все византийские интеллектуалы относились к обращению варваров столь презрительно.