Византийское путешествие

Сегодня жительницы Афьона не проявляют особой склонности скрываться на террасах. Вечером 4 июня 1991 года, когда мы гуляли по городу, улицы его были полны женщин и детей. Целыми семьями люди спешили покинуть свои жилища, чтобы полюбоваться красотой заката, посидеть у дверей, дружески побеседовать и угостить друг друга крепким чаем. На одной из улиц две дамы усердно красили ярким аквамарином фасад своего дома; в другом месте полноватая, но грациозная турчанка преклонных лет попросила нас сфотографировать ее. Мы сделали ее снимок в окружении друзей и родственников у входа в дом. На фото видно, как позади этой компании какая-то девушка неземной красоты робко выглядывает из верхнего окна, обрамленного переливчато-синей обводкой на фоне стены густо-ржавого цвета. Дети в Афьоне преследовали нас повсюду, но, поскольку отличались хорошим воспитанием, не были нам в тягость. Улицы выводили прямо к зеленым склонам холмов, расположенных к югу от города, где мальчишки запускали воздушных змеев, а люди постарше, взявшись под руки, прогуливались.

Накануне выселения

В Афьоне невозможно взять машину напрокат, но, к счастью, там расположен филиал одного из немногих хороших туристических агентств, где нам посоветовали воспользоваться услугами таксиста по имени Ведат. Я сразу проникся симпатией к этому жилистому коротышке с блестящими хитрыми глазами, и буквально за несколько минут мы договорились, что он отвезет нас к скальной церкви Аязин и фригийскому поселению Асланташ неподалеку от нее. Ведат подбивал нас еще полюбоваться красотами фригийского города Мидас Шехри. Но я рассудил, что поскольку там нет никаких византийских памятников (во всяком случае, известных мне), ехать туда пятьдесят – шестьдесят километров по горам не имеет смысла, и отклонил предложение водителя. Ведат принял отказ достойно, хотя не без видимого разочарования.

Мы поехали на север по шоссе на Сейитгази, но вскоре Ведат свернул на восток по грунтовой дороге, которая петляла пыльными коленцами по равнине, пестревшей полями опиумного мака. Пурпурный и белый, белый, пурпурный и зеленый – цвета пейзажа становились все более волшебными, да и стайки женщин, отправлявшихся на ишаках на работу в поле, казались чем-то сказочным. Вооруженные примитивными мотыгами и, вероятно, ежедневно занимающиеся тяжелым физическим трудом, они, несмотря на это, выглядели разодетыми как на свадьбу и неплохо смотрелись в своих седлах, ничуть не напоминая порабощенных и закутанных в черное мусульманок, как их обычно представляют на Западе.

Возвышающийся слева пологий склон с фантастическими выветриваниями внезапно взорвался куполом и апсидой церкви в классическом византийском стиле. Я захотел немедленно выйти из автомобиля, но Ведат знаками призвал меня сидеть (его выразительные жесты можно было перевести как «Всему свое время») и довез нас до окраины деревни. Здесь он наконец остановился и, улыбаясь, показал на круто уходящую вверх стену – каменную летопись архитектурных достижений двух тысяч лет человеческих усилий: фронтоны и пилястры, архитравы и крытые арками портики с примитивными ионическими капителями… Это были, по моему предположению, фасады фригийских и римских гробниц, но их восприятию в таковом качестве мешало то, что византийцы вновь заселили и расширили эти места вечного упокоения, когда им пришлось выдалбливать в скале свои дома и церкви. Наверняка можно было отнести к византийскому периоду и церкви с полукруглыми сводами и аккуратно вырезанными слепыми аркадами, и небольшие часовни с апсидами (правильнее было бы назвать их нишами), из которых открывался вид на колеблющиеся поля пурпурных маков. В одной из часовен мы нашли напоминание о том, что и в начале ХХ века в этих местах жили греческие христиане. Некто нацарапал на стене фразу, и я уже не в первый раз пожалел о своем незнании греческого. Удалось разобрать только римскую цифру «XIII», имя «KONSTANTINOS» и дату «1914».

Главной причиной нашего приезда в Аязин, однако, была большая церковь, которую мы миновали ранее. Она выглядела так, словно пребывала в процессе мучительного и требующего огромных сил «проступания» из скалы. Центральная апсида с тремя небольшими окнами смотрелась совершенно отдельно, а вот купол отделился от каменной поверхности лишь наполовину. Мы как будто стали свидетелями невероятно медленного – измеряемого тысячами лет – процесса превращения природных форм в архитектурные. Величественный интерьер был зачернен копотью костров, и от четырех квадратных колонн, некогда поддерживавших купол, остались только следы, но поскольку все сооружение было высечено в скале (в сущности, это была выдолбленная человеческими руками пещера), то и опоры оказались ненужными, и купол безмятежно плыл в пространстве поверх парусов.