Византийское путешествие

В крепости мы были не одни. Какая-то семья устроила пикник у ворот, и по мере того как мы карабкались по скалам, двое молодых людей то и дело оказывались чуть впереди или чуть позади нас. Им явно хотелось вступить с нами в разговор, но сделать это не позволяла то ли вежливость, то ли застенчивость. Немного спустя мы уже беседовали, хотя это оказалось головоломной задачей: мы говорили по-турецки очень плохо, а наши собеседники по-английски – еще хуже. Выяснилось, что, несмотря на свой юный возраст (на вид обоим было около восемнадцати лет), они служат коммивояжерами в Ушаке, где занимаются довольно безнадежным делом – продажей глиняных горшков афьонским домохозяйкам. Они тут же продемонстрировали нам рекламные брошюры, а когда мы собрались уходить, встали вдвоем на самом высоком месте скалы и запели. Голоса их звучали на редкость слаженно, а мелодия была тягучей и приятной, хотя и очень тоскливой. В Турции мужчины любят петь, хорошие голоса здесь не редкость. Пирушки, на которых выпивается впечатляющее количество крепкой ракии, гораздо чаще заканчиваются душераздирающими песнями, чем потасовками. Судьбоносная тоска и любовь к заунывным, завораживающим мелодиям, без сомнения, произрастают из самой анатолийской земли, из ее широких просторов, усеянных руинами, из ее смутных мерцающих горизонтов, пронизанных негостеприимными горными вершинами.

Из крепости открывался вид на Старый город, и мы решили продолжить обследование улиц, окрашенных в голубые и розовые цвета. Ни один дом тут не похож на другой, зато многие имеют над крышами навесы. Эта особенность, которую мы считаем типично османской, – самая обычная черта византийских домов, а поскольку вторгшиеся в Анатолию турки не имели навыков строительства, ее можно считать продолжением византийской традиции. До наших дней, увы, не дошло ни одного подтверждающего это предположение дома, зато письменные источники делают его несомненным. Верхняя терраса предусматривалась архитектурным проектом (у римлян она называлась «солярий», а у греков «гелиакон»), и императоры издавали многочисленные постановления, призванные упорядочить этот и иные аспекты городского строительства. Особенно они заботились о том, чтобы дома состоятельных граждан не заслоняли от солнца более скромные жилища. Например, когда одна старуха пожаловалась императору Феофилу на его свояка Петрону, выстроившего свой дворец так, что он заслонил ее дом от солнца, Феофил распорядился провести расследование. Убедившись в справедливости жалобы, он приказал снести постройку Петроны. Так что гелиакон был элементом, как мы бы сейчас выразились, престижным. Домовладелец, получающий больше солнечного света, чем его сосед, демонстрировал тем самым свое благосостояние и общественный статус. Гелиакон высоко ценился привилегированными византийскими дамами, вынужденными вплоть до XI века вести довольно уединенную жизнь, – сквозь решетчатые окна своих террас они могли наблюдать за жизнью улицы, оставаясь невидимыми.

К началу X века гелиаконы стали столь многочисленными и большими, что на некоторых константинопольских улицах вообще не было видно солнца, и император Лев VI вынужден был что-то предпринять. Он издал указ, текст которого дошел до наших дней. Император с похвалой отозвался о строительных предписаниях предков, однако отметил: «Сооружения, называемые солнечными комнатами, ранее не получали в законе ни внимания, ни ограничений. И теперь, вынужденные принять решение, коим мы тщимся определить и разрешить все могущие возникнуть трудности, мы его принимаем». Попытки Льва определить задачу выглядят тщетными, по крайней мере, для современного читателя, что объясняется изощренностью синтаксиса византийского законодательства, но решение проблемы выглядит довольно простым: «…мы устанавливаем, что никто не может возводить строение такой конструкции, не отступив от соседнего дома чуть более шести локтей».

Насколько действенно проводилось в жизнь это предписание, сказать невозможно, но, когда смотришь на сооружения, возвышающиеся по обеим сторонам мощенных булыжником афьонских улиц, на ум приходят солярии, упомянутые в указе императора Льва.