Вижу вас из облаков

Садовникова редко следовала его совету. Но сейчас удалось. Действительно, не стыдить его надо. Притвориться, что очень рада. Оформить опеку. А когда Женя очнется – просто передать ей сына.

Только бы та приходила в себя поскорее. Дачное уединение с семилетним ребенком – пусть умным, воспитанным и милым – Тане начинало изрядно надоедать.

* * *

Спустя пару дней позвонил Валера. Деловито спросил:

– У твоей Данг выходной в четверг?

– Да.

– Как раз завтра. Попроси ее с Митей посидеть. А ты мне нужна.

– Классно. Что делать будем?

– Поедем в Киржач.

– Зачем?

– Хочу Жениным родителям рассказать правду.

– А ты уверен, что нужно? – вкрадчиво спросила Татьяна.

Лично она от отчима утаивала добрую половину своих похождений, а от мамы – почти сто процентов. К чему нервировать старшее поколение, к примеру, историей, как однокурсники уговорили выпить водки «по-народному», с пивом, и ее потом тошнило, как свинюшку?

Садовникова пыталась отговорить Ходасевича от поездки: люди, мол, пожилые, вдруг с сердцем станет плохо, но тот уперся: «Не хочешь ехать – сам доберусь!»

И Дениса категорически велел не вовлекать.

Чтобы отчим ехал один, Таня, конечно, допустить не могла. Данг с восторгом согласилась помочь, приехала на их дачку. А падчерица с отчимом двинули с утра пораньше в Киржач.

Старики сегодня выглядели бодрее, чем в прошлый раз. Отчим расщедрился на улыбку, мама, хотя дышала тяжело, начала хлопотать насчет чая, Таня взялась помогать. Кухня маленькая, аскетичная. Но чайник дорогой, рядом с допотопной плитой красуется пароварка. Женщина перехватила ее взгляд:

– Это Женечка нас баловала.

И всхлипнула:

– Поверить не могу, что ее больше нет.

Татьяна в глубине души надеялась, что Валерочка придумал поездку в Киржач, чтобы сказать родителям правду – на самом деле, их дочь жива. Ведь почти очевидно: из комы она выйдет. В самые ближайшие дни.

Но Ходасевич переходить к хорошим новостям не спешил. Когда вернулись в двенадцатиметровую гостиную (Женина мама называла ее «залой»), Таня с удивлением услышала: Валера и Иван говорят о войне. Кажется, той, где мужчина ногу потерял.

– Политиканы ее развязали, хотя без крови обойтись можно было, – с жаром вещал инвалид. – Что Дудаев, что Масхадов грамотными людьми были. Не фанатики, не нацисты. С ними договориться бы, а не людей бросать на бойню!

Валерий Петрович кивал с сочувствием. Жена робко попросила:

– Не заводись, Ваня. Давай чай пить.

Но тот не унимался:

– Надо думать было, какими силами мы будем воевать! И за какую идею. Боевики – те вроде как землю свою защищали, а мы за что? Это ж девяносто четвертый год, все рушилось! Почему министерство обороны разрешило тогда офицерам в штатском ходить? Да потому, что человека в форме на улице могли избить, в лицо плюнуть! А тут Грозный штурмовать! С кем? С сопляками вечно голодными, в резиновых сапогах? Которые автомат на банку консервов сменять готовы?

Рожа красная, жестикулирует яростно. Ходасевич еле уловимо повел носом. Таня тоже принюхалась: инвалид-то под газом. Хотя утро на дворе.

Его супруга растерянно произнесла:

– День-то сегодня какой теплый! Только осень все равно уже чувствуется.

Но Валерий Петрович small talk не поддержал – спросил у Ивана:

– Это ваша идея была – вырастить из падчерицы маленького солдата?

– А то! – Инвалид гордо подбоченился. – Женька-то у нас когда родилась? В восемьдесят третьем. Что кругом творилось? Какие идеалы насаждались? Она вон, – презрительно взглянул на супругу, – на скрипку ее хотела отдать. И что с той скрипки? У Женьки подружка была, на фортепьянах играла…

– Ваня, перестань.

Он отмахнулся. Возвысил голос:

– Загляденье была подружка. Тростиночка. Блондинка. И чего? Пятеро подонков изнасиловали, избили и подыхать бросили. Ты для Жени такой судьбы хотела?

Иван гордо постучал себя по впалой груди:

– А я ее натренировал. Весь город знал: к Женьке соваться себе дороже. С пятерыми, может быть, и не справилась бы. Но троих раскидать – как нечего делать. Вот ты, – он презрительно взглянул на Татьяну, – сколько раз отжаться сможешь?

– Раз пятнадцать спокойно. – Садовникова считала, что это очень даже неплохо.

– А Женя могла – двести.

– И к чему вы ее готовили? – мягко спросил Ходасевич.

Иван слегка стушевался:

– Не готовил я ее никуда. Просто хотел, чтоб за себя постоять умела.

– Женя владела единоборствами. Прекрасно стреляла. Умела обращаться с взрывчаткой. Прыгала с парашютом. Бегала марафоны. Не слишком для девочки?

– Ей нравилось.

– Я ее уговаривала в Военный университет Министерства обороны поступать, – встряла мама.

– А почему не поступила?

– Так влюбилась, – выплюнул инвалид. – В говнюка этого. Дениса. Все бросила ради него. Из дома ушла. – В голосе звучала неприкрытая ненависть.

– Что он за человек вообще? – с искренним интересом спросил Ходасевич.

– Да нормальный парень, – решительно отозвалась женщина. – Бизнесмен. Женечку любил, баловал. За границу возил.

– И какой бизнес у него?

– Как у всех. Купи-продай.

– Вор он был, – припечатал Василий. – Сам воровал и Женьку заставлял!

– Да что ты говоришь такое! – возмутилась жена.