Визионер: Бег за тенью (СИ)

Платон Скарятин спать любил в полной темноте и тишине, и одними лишь портьерами удовольствоваться не мог. По приказу коммерсанта на фасаде со стороны спальни повесили деревянные роллеты, которые днём складывались, а ночью полностью закрывали окна. Неумелый плотник при сборке пробил воздуховод. Маленькое отверстие, почти незаметное, а в итоге столько шуму наделало. В сложенном виде роллеты дыру прикрывали, а в открытом, да при определённом ветре, и получался тот самый жалобный плач. Всё решение обошлось в двугривенный — дали рабочему, чтобы штукатуркой прореху замазал.

Но вот это Снегуркино «дело» — совсем другое. Серьёзное. Соня прямо сердцем чувствовала, что есть в нём захватывающая фабула. Но пока неясно, какая именно. И городовой, что в ту самую ночь на месте преступления был и что-то видел, никак не желал Соне с её «расследованием» помочь. Несносный человек. Определённо, из этих сотрудников правопорядка слова не вытянешь. Придётся пойти другим путём. Например, прокатиться в Лаврушинский переулок и проверить одну догадку.

И почему в жизни всё устроено не так, как в детективных романах? Там свидетели сразу все подробности рассказывают. Соня, конечно, не полицейский и даже не частный сыщик (разве что в душе́), но что мешало просто поделиться информацией? Жалко ему что ли?

Место преступления она, конечно, осмотрела, да что толку? Всё убрали давно, да и снега столько навалило за эти дни, что не отыщешь ничего. И давешний городовой уже начал косо посматривать на Соню, которая десять минут бродила вокруг ёлки. Нет, здесь ловить было нечего.

В общем, Софья Загорская, если и расстроилась, то ненадолго, поскольку знала верное средство от такого рода мелких огорчений. Клюквенная пастила от Абрикосова. Или глазурованные бисквиты от «Эйнема». А лучше — и то, и другое.

«Мозг, Соня, самый энергоёмкий орган в человеке, — говорил папа. — Чтобы голова работала хорошо, топлива нужно много». Десерты в качестве «горючего» подходили лучше всего.

Мама на пристрастие дочери к сладкому реагировала с печальным снисхождением и, как казалось Соне, с затаённой завистью: «Софья, во избежание проблем с лишним весом барышне следовало бы блюсти фигуру с раннего возраста». Двигаться надо больше — вот и весь секрет. Хорошо ещё, что корсеты давно не носят. Соня смотрела старые мамины фотографии в альбоме — талия перетянута в «рюмочку», юбка узкая, сзади длинный шлейф. Ужас! Как они в таком ходили?

В частной гимназии Крейтера, куда Загорскую-младшую устроили больше года назад, девчонки поначалу посмеивались, увидев, что Соня украдкой грызёт на уроках конфеты и пряники. Но потом сообразили, что у «сладкоежки» всегда выполнено домашнее задание, и она никогда не откажется помочь в обмен на лакомство.

Соне было не трудно выручить одноклассниц. Ну, что поделать, если у них в голове один ветер? Ходят, вздыхают и спорят целыми днями, кто же привлекательнее — актёр Артур Звёздный или учитель географии Манюрин. Бедняжки.

Нет, все-таки на домашнем обучении было проще. Расписание свободнее, оставалось время на свои дела. С другой стороны, надо лишь последний год доучиться. Можно и потерпеть.

Соня бросила последний возмущённый взгляд на упрямого городового и отправилась в кондитерскую.

* * *

— Дмитрий Саныч, я нашёл! — громкость Мишкиного голоса не могли приглушить даже телефонные провода (а ещё говорят, что связь в Москве плохая). — Опознали Снегурочку, Прасковья её звали, и вправду швейка. Ателье мадам Шаттэ́ на Кузнецком, приезжайте.

— Понял, еду, — Митя не сомневался, что его самый молодой и неугомонный сотрудник «выстрелит» первым.

Ателье соответствовало месту — на Кузнецком Мосту дешёвых заведений не бывает. Тяжёлые занавеси, зеркала в витых рамах, кадки с диковинными растениями, красный попугай… И сама Виктория Шаттэ, которая в ином месте, вероятно, смотрелась бы тоже диковинно, этот интерьер гармонично дополняла.

Наряд её — полосатый, чёрный с серебром — в районе груди крест-накрест пересекали две ленты, отчего немалый бюст мадам Шаттэ темпераментно стремился вперёд. С такой же страстью вверх рвалась «пика» шёлкового банта, украшавшего чёрный тюрбан хозяйки. Ткань казалась не просто накрахмаленной, а остро заточенной: ещё немного — и поцарапает штукатурку. «Пиковая дама», — тут же окрестил Митя хозяйку ателье. Про себя, разумеется.

— Итак, мадам Шаттэ… — начал он, когда они расположились в её кабинете.

— Виктория, — голос у мадам оказался низкий и бархатистый. — Обойдёмся без формальностей. Ваш мальчик показал мне фотографию. С прискорбием должна признать, что эта девушка — моя бывшая работница Прасковья Молчанова, Прося.

— Вы сказали — бывшая. Ей дали расчёт? Провинилась в чём-то?

— Бог с вами, юноша. Одна из лучших моих швеек… была. Золотые ручки, золотые. Ах, вы бы видели её потайной рулик на шифоне — такая прилежность, такое тщание…

— Почему же она оставила место?

— Письмо. Получила от родни как раз на Рождество. Мол, кто-то заболел тяжело — отец или мать, не помню. Просили срочно вернуться.

— А откуда она родом?