Из здания общества Митя выходил со стопкой бумаг. Час от часу не легче. Ну, почему, скажите на милость, в деле фигурируют не пьяные извозчики, не проигравшиеся драчуны, не обычная московская шпана? Двенадцать членов комитета — сплошь именитые художники, щедрые меценаты, видные искусствоведы. Пятьсот гостей большого приёма — вторая головная боль. Чиновники, купцы, дворяне, живописцы, коллекционеры. Аристократы и богема, чёрт их раздери. Все — люди с образцовой репутацией и приличными манерами. И где-то среди них есть чёрная овца. Или, скорее, волк.
Пинкертону и не снилось такое. Холмсу, пожалуй, тоже. Хорошо быть героем детектива. Там либо всё очевидно сразу, либо чудесным образом находятся невероятные намёки. Тут Митя себя одёрнул. Соня с её книжками и знаниями — тоже удивительная подсказка. И внезапно обнаруженный календарь — необычайное везение. Не надо прибедняться, Самарин.
С другой стороны, ну и бог с этими титулами и званиями. Убийства и среди знати происходят. Аристократы — тоже люди. Со своими слабостями и недостатками. Не небожители. Просто этот преступник оказался чуть умнее. Но неужели умнее всей полиции Москвы? Ха, это мы ещё посмотрим.
С такими размышлениями Митя возвращался в здание Сыскной полиции. И всё же великодушно сгрузил список гостей на Вишневского, решив начать с «талантливого юноши» Самокрасова.
Подопечный художественного общества отыскался в натурном классе Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Митя не раз, проходя мимо, обращал внимание на это нетипичное здание на углу Мясницкой и Юшкова переулка. Особняк буквально выпирал на перекрёсток округлым «животом» огромного балкона с монументальной колоннадой. Изнутри дом выглядел не менее основательным и богатым, хоть и пустынным. Видимо, урочное время, все на занятиях.
Студент Самокрасов увлечённо рисовал и появлению сыщика явно не обрадовался. Выглядел он именно так, как, по мнению Мити, и должен смотреться начинающий художник. Высокий, худой до измождённости, бледное лицо, встрёпанные чёрные волосы, простая рубашка и фартук, заляпанные краской.
— Руки не подам, сами видите, — студент повернул к посетителю испачканную узкую ладонь с длинными пальцами. — Чем могу служить?
Глаза у Самокрасова были красноватые и воспалённые. Не выспался?
Митя объяснил цель визита.
— Заурядная рутина, — пожал плечами Анисим. — Собрал, отвёз, проследил, забрал готовые. Я и прошлый календарь тоже помогал делать. Всё, как обычно. В девятнадцатом году были натюрморты, в двадцатом — женские портреты. Издательство Сытина их печатало, как и раньше.
— Удивительно, что простому студенту доверяют такое ответственное дело.
— Я лучший, — Самокрасов сверкнул глазами. — Заслужил. Думаете, это легко? Седьмой год, изо дня в день, только и доказываю, что могу и достоин.
— Седьмой? Сколько же лет тут надо учиться?
— Художникам — восемь, архитекторам — десять. Конкурс огромный, а вылететь можно в два счёта. Тем более, таким, как я — без связей и протекции.
— Ну, тут вы лукавите, Анисим. Общество вон для вас стипендию выбило, поддерживает всячески.
— Да, на пятом курсе только. Но я всё равно благодарен. Они и место помощника преподавателя мне выхлопотали. Копеечка, как говорится, а рубль бережёт.
— Нуждаетесь в деньгах?
— А кто не нуждается? — Анисим удивлённо уставился на сыщика. — Вы разве студентом не были? Кручусь, как могу. Художник может быть голодным, но протягивать ноги от голода — увольте. Я ещё стану известным, вот увидите.
— А можно посмотреть, что вы сейчас рисуете? — Митя попытался заглянуть за холст с другой стороны.
— Нет! — резко выкрикнул Самокрасов и для верности даже отодвинул мольберт от сыщика. — Не люблю показывать неоконченные работы.
«До чего же нервные эти творческие натуры», — поморщился про себя Дмитрий.
— Простите великодушно, не хотел задеть ваш талант, — Мите показалось, что он вложил в слова достаточно сарказма, но студент, кажется, этого не заметил. — Где вы были в ночь с двадцать девятого февраля на первое марта?
— Что? — Анисим изменился в лице. — К чему этот вопрос?
— Мне повторить?
— Я… Дома, наверное. Не помню. Или на ночной смене.
— По ночам работаете?
— Иногда подменяю ночного сторожа. В театре Корша.
— Хм, а это любопытно, я проверю. Проживаете где?
— В «Ляпинке», это общежитие в Богословском переулке. Я не понимаю. В чём меня обвиняют?
— Пока ни в чём, Самокрасов. Но, может статься, вы нам ещё понадобитесь. Так что настоятельно рекомендую пределов города не покидать.
— Это возмутительно! Я буду жаловаться!
— А вы куда-то собирались?
Вопрос остался без ответа. Студент сжал челюсти, на щеках его проступил лихорадочный румянец. Интересно, почему он так негодует?
— Анисим, вот ты где! А я тебя ищу. Через десять минут занятие, а у нас ещё ничего не готово, — в помещение зашёл крупный шатен лет сорока пяти, с аккуратной эспаньолкой. В отличие от растрёпанного и заляпанного всеми цветами радуги Самокрасова этот выглядел очень опрятно — белая рубашка, бордовый галстук, синий жилет с большими карманами, из которых торчали наточенные карандаши. Наверняка, учитель.