Визионер: Бег за тенью (СИ)

— Не знал, что у тебя посетитель, Анисим, — озадачился вошедший.

— Фараон, — процедил студент сквозь зубы.

Митя назвался.

— Вот как, — мужчина улыбнулся и протянул руку Самарину. — Орест Максимович Ганеман, преподаватель натурного класса. Должен сказать, нечасто нас посещают представители закона. Анисим, неужели ты попал в переделку? Не ожидал, не ожидал…

— Ваш студент пока проходит свидетелем по делу об убийстве.

— Убийство, ну надо же. Какая неприятность. Уверен, он окажет всю необходимую помощь следствию. Он, знаете ли, на редкость прилежный и трудолюбивый юноша, хоть и вспыльчивый иногда. Ведь так, Анисим?

Самокрасов мрачно кивнул.

— Что ж, не буду вам мешать, ухожу, ухожу. А вы бы не хотели как-нибудь попозировать нашим ученикам? У вас очень фактурное лицо. Этот шрам…

— Благодарю покорно, — перебил Митя преподавателя. — Служба. Некогда.

— Жаль, жаль. Такая выразительная натура нечасто попадается. Вы всё-таки подумайте.

Ещё чего! Он сыщик, а не модель человека!

А студент что-то слишком нервничает. Надо бы за ним приглядеть.

* * *

В общем кабинете происходило что-то нетипичное. Видеть Митя не видел, зато слышал неплохо. Вот Горбунов бубнит что-то неразборчивое низким голосом, вот Мишка что-то весело восклицает, потом женский смех. Женский? Кто у них там?

Любопытство пересилило. Митя выглянул из-за приоткрытой двери.

— Здравствуйте! А я вот баранок вам принесла, — Соня встряхнула связкой сушек, которую держала в руке. — Вы не против?

— Соня, вы чудо, — ответил за начальника Семён. — Это очень к месту, я чайку сейчас организую.

«Вот умеет же, — с лёгкой завистью подумал Митя. — Второй раз в жизни их видит, а уже как своя. Что они так вокруг неё вьются?». На самом деле сыщик обрадовался и удивился, снова увидев нечаянную напарницу. После поездки в Абрамцево они не разговаривали. Мите показалось, что она тогда слегка обиделась. Или просто расстроилась? А сейчас вон какая жизнерадостная. Наверное, примерещилось. С барышнями никогда не угадаешь, какое у них настроение, и по какой прихоти оно меняется.

Усевшись в кресло для посетителей и узнав новые подробности о деле, Соня сразу же сделалась сосредоточенной и серьёзной.

— Это же просто невероятно! — девушка разглядывала календарь. — Совершенно безумный план. Этот ваш Визионер определённо маньяк. Но какой изобретательный!

— Зло тоже бывает гениальным, как оказалось. Зато теперь мы в курсе плана его действий, если я всё верно понял. До первого апреля ещё две недели. И если мы сможем угадать, кого он наметил на следующий… перформанс, то ничего не случится. Может, у вас есть какие-нибудь идеи?

Соня перелистнула календарь на апрель и прищурилась:

— Очень известное полотно, кисти Врубеля. Висит в галерее Третьяковых уже десять лет. Это сказочный, мифический персонаж. У неё вроде как двойственная природа — тёмная, земная и воздушная, небесная. Но так или иначе она царевна.

— Ещё нам царевен не хватало после дочки фабриканта. Надеюсь, никто из императорской семьи не планирует визитов в Москву. Три великие княжны, одна из которых наследница, я даже думать о таком опасаюсь.

— Ваш преступник, конечно, ловкий. Но там такая охрана, вы не представляете даже. Мы с родителями в прошлом году были на приёме, папе вручала награду княжна Татиана. Чужого человека на выстрел бы не подпустили к царской семье. Нет, он будет искать здесь.

— Это наша главная задача — узнать, кто именно ему нужен.

— Есть одна мысль… Через неделю состоится Цветочный бал.

— В марте? В разгар Поста святой Ашеры?

Митя порой сам удивлялся, как его церковное воспитание вылезает иногда в самые неподходящие моменты.

— Общественный бал. Коммерсанты устраивают. Они люди новой формации, могут себе позволить манкировать правилами. Дело в другом. Ежегодно на балу выбирают цветочную царевну, коронуют самую красивую девушку. Я бы на месте вашего Визионера выбирала там.

— Соня, вам с мятой или с чабрецом заварить? — в проёме двери возникла худая фигура Вишневского.

— На ваш вкус, Лев Янович, благодарю.

«Ну, надо же, даже этого педанта очаровала», — поразился Митя и ощутил что-то похожее на лёгкую досаду.

Если бы кто-то сведущий сказал сейчас сыщику, что это чувство называется «ревность», Дмитрий рассмеялся бы ему в лицо.

Глупость какая.

Глава 13. В которой шумят двенадцать разгневанных мужчин и одна типография

— … шут гороховый — этот ваш Язвицкий! Чёрная клякса, уродующая белизну листа!

— Дали бы ему шанс, глядишь, молодёжь больше бы интересовалась искусством.

— Только через мой труп!

— Поддержу. Это, простите, не живопись, а мазня!

— Тихо, тихо, коллеги, мы отвлеклись…

«Культурные, творческие люди, а кричат, как зазывалы на ярмарке», — размышлял Дмитрий в ожидании за дверями кабинета, где заседали двенадцать членов комитета Московского художественного общества.