Визионер

– Наши заказчицы предпочитают перчатки. – Виктория покрутила варежку в руках. – А вот ткань узнаю. Парча это, шёлковая, довольно дорогая, но не штучная – фабричная.

– У вас такая используется?

– Милый мой, вы совершенно не разбираетесь в модах. – Мадам Шаттэ жалостливо взглянула на Митю. – Такие орнаменты и золотую вышивку уже года три как не носят. Ныне актуальны пайетки, бисер. Впрочем, вам, мужчинам, к чему знать такие тонкости? Хотя костюм у вас неплохой, английский. Вам, наверное, жена одежду покупает?

– Я не женат.

– И не торопитесь. Вы ещё так молоды. Между прочим, я ведь и в мужской моде знаю толк. Так сложно найти джентльмена со вкусом. Если нужен будет совет по части гардероба…

– Виктория…

– …от опытной, искушённой женщины, – голос мадам опустился ещё на два тона, – вы знаете, к кому можно обратиться без стеснения.

– Благодарю, но, кажется, мы отвлеклись от темы. Так где мне найти эту подругу Катерину?

– Я позову. Долго её не задерживайте, дорогой мой, у нас работы невпроворот.

В отличие от мадам Шаттэ пухленькая Катя вправду выглядела огорчённой. Вытирая слёзы и периодически сморкаясь в платок, она сбивчиво рассказала о подруге.

– Она такая хорошая… была. Работала всегда больше остальных. Я её гулять зову, а она сидит. На дом заказы брала, по ночам шила, деньги домой отправляла. В Берендеево, это под Ярославлем село. У неё ж там пять братьев и сестёр, все младшенькие. И матушка вот заболела. Соседка Просе написала – мол, при смерти матерь твоя, езжай домой немедля. Она и собралась. Плакала сильно. И место терять жалко было, а маму ещё жальче, и себя тоже. Ох, горе-то какое, – и Катя снова залилась слезами.

Из ателье Дмитрий выходил в задумчивости. Мишка, чрезвычайно довольный собой, окинул на прощанье взглядом изящную вывеску на входе: «Ателье мадам Шаттэ. Настоящий французский шик» – и заговорщицки сообщил:

– Мадам Шаттэ, как же. Я тут поспрашивал. Кошкина[8] она, Василиса, из Самарской губернии. Сама из простых, а теперь вон какая… цаца.

– Ты, Михаил, конечно, молодец. – Дмитрий искренне похвалил сотрудника. – Но нам эта подробность погоды не сделает. А вот другое интересно. Прасковья-то наша – из Берендеево.

– И что с того?

– А то, что, по традиции, Снегурочка жила в царстве Берендея[9]. Думай, Миша.

* * *

Первоначальный азарт Дмитрия Самарина прошёл примерно через неделю. Через две начальник Убойного отдела вспоминал о швее всё реже, а через три – лишь иногда стыдливо поглядывал в дальний угол стола, где лежала папка со Снегуркиным делом. Что тут попишешь, когда зацепок нет, а команда другими делами завалена?

И не сказать, что иные случаи совсем просты, но закономерны же! Вот, к примеру, на прошлой неделе некий П. Ефимов семнадцати лет, проходя по улице с компанией, встретил С. Урываева восемнадцати лет, к которому питал злобу, бросился на него с ножом в руках и, ударив человека по голове, проломил череп. При свете дня, да ещё и в компании. Даже бежать не пытался. Следствие закрыто, дело передано в суд.

Вот крестьянин Степан Кузнецов тридцати семи лет. Продал верши для рыбной ловли, на вырученные деньги напился пьяным и, возвращаясь в деревню, на берегу реки Москвы упал, не смог подняться и замёрз. Всё ясно как на ладони.

А вот история не совсем характерная, но тоже в схему укладывающаяся. Тридцатичетырёхлетний рабочий И. Иванов затеял ссору с другим рабочим Д. Миропольским. Затем лёг спать в общежитии. Миропольский взял топор и наносил Иванову удары до тех пор, пока буквально не изрубил его. Поразительная энергия для восьмидесятилетнего старика. Далеко, правда, не ушёл – по горячим следам взяли[10].

Вот она, типичная криминальная Москва 1920 года, вся на столе. Пьяные драки, карточные долги, ревнивые мужья, наследственные споры, зависть, месть… Все мотивы, могущие привести к самому страшному исходу, очевидны и понятны. А тут?

Митины зацепки, казавшиеся такими крепкими, оборвались, как шёлковые ниточки на Снегуркиной шубе. Одно стало ясно – Прасковью Молчанову выманили подложным письмом. Оказалось, в Берендеево все живы и здоровы. Значит, кто-то наблюдал, хотел умертвить, но для чего? Жила тихо, скромно, ни с кем не зналась. Как такая может кого-то навести на злой умысел? Ведь душегуб не надругался даже, просто нарядил и оставил. Ни следов, ни отпечатков. Нехитрые Просины пожитки сгинули вместе с письмом. Нарядной Снегуркиной одежды никто не хватился. И даже Глеб Шталь до сих пор не помог – в университетской лаборатории до сих пор бьются с химическим составом той мешанины, что в крови была. Тупик, откровенно говоря.

Поэтому Снегурочкина папка так и лежала на дальнем краю бюро, и Митю всякий раз мучили угрызения совести, оттого что самое первое его дело так и не сдвинулось с мёртвой точки.

До тех пор, пока не настал первый день февраля.

Глава 4, в которой демонстрируются два фокуса с переодеванием без последующего разоблачения