Визит

— Конечно, и не только этим, — отвечает господин Джойниус. — Я показал вам только три основных, хотя в действительности могу сделать множество вариантов. Некоторые вам могут показаться парадоксальными, но в действительности это не так. Если бы все человечество подверглось этим экспериментам, оно бы, конечно, уменьшилось наполовину или на две трети, но все были бы такими, какими они хотят быть, то есть счастливыми. Если кто-нибудь захочет быть мудрым, я могу это сделать, если кто-нибудь захочет достигнуть состояния калокагатии[2], греческого идеала единства красоты и добра, я исполню его волю. Если кто-нибудь захочет жить в состоянии атараксии, то есть безразличия к добру и злу, или же в совершенном душевном покое, я и ему помогу. Если же кто-нибудь захочет существовать «être à soi», то есть принадлежать только себе, — и это я сделаю. Кто-нибудь может захотеть «vivre à soi», то есть жить в согласии с собой, — он может так жить… Или же если кто-нибудь тщетно стремится к интеграции собственной жизни — и такому я могу помочь… Да, при помощи этих экспериментов все возможно…

— Вы знаете, — отваживаюсь я вступить в разговор, — иногда самым главным являются половые сношения, иногда мудрость, радость или желание прочесть хорошую книгу, таким образом, я не верю, чтобы эти новые индивиды не захотели какой-либо перемены…

— Никто им в этом не будет препятствовать, — спокойно отвечает господин Джойниус. — Если им захочется принципиальной перемены, они снова могут подвергнуться новому эксперименту… Поймите, для меня самое главное — внушить новым индивидам убеждение, что они материально свободны. В некоторых случаях это мне удалось, и именно поэтому они могли так раскованно и свободно мыслить… Вы понимаете, чего я хочу достигнуть?

— Да, — отвечаю я без должного убеждения и поэтому с улыбкой.

— Благодарю вас за понимание, — говорит господин Джойниус. — А теперь к должен час поработать… Если хотите, подождите меня с гостями в приемной…

— Я подожду вас, — говорю я и встаю.

Господин Джойниус провожает меня до дверей приемной. Я вхожу в знакомый полумрак и сажусь в свое кресло. Присутствующие, которых я совсем недавно оставил, яростно спорят.

— Я не знаю, — говорит господин О. Б. М. господину Х. Б., — но уничтожение мышей, с точки зрения человека, полезно.

— В самом деле? — спрашивает господин Х. Б. — А разве каждая точка зрения не относительна? И разве не существует другая точка зрения, по которой то же самое было бы вредно?

— С точки зрения мыши, конечно!

— А есть ли у мышей какая-либо точка зрения?

— Я сомневаюсь. И именно поэтому точка зрения человека, единственного разумного существа, окончательная, — решительно говорит господин О. Б. М.

Господин Х. Б. пожимает плечами, безнадежно машет рукой и глубоко погружается в кресло. Однако прочие продолжают разговаривать. Господин Аякс читает последнее любовное письмо шестнадцатилетней почитательницы. Он говорит, что ему вручили его всего два часа назад, и, возможно, не пройдет и двух часов, как эта почитательница лишится девственности.

— Да, до недавних пор утверждалось, — громко говорит господин Т. С. Э., — что электричество является течением, притоком, потоком электронов, а теперь уже находят, что электричество — это, собственно, какое-то колебание свободных электронов в атомном ядре, о которых пока что мы не знаем ничего более определенного… Господа, но это же невозможно представить… Да, да, да, я жалею сам себя, потому что не могу представить это… Только ученые, такие, как господин Джойниус, делают открытия, которые намного превосходят наши представления…

Я поворачиваю голову то в одну, то в другую сторону, стараюсь все замечать, и мне становится смешно. Я наклоняю голову и продолжаю тихо сидеть. Я не решаюсь даже достать из кармана сигарету, чтобы не привлечь к себе внимания. Госпожа В. В., однако, все время следит за мной, чуть прищурившись…

— Да, так вот, скажите, вы, — громко обращается госпожа В. В. ко мне, и все прочие замолкают, потому что она показывает на меня пальцем, — что вы думаете теперь об экспериментах, которые вы видели, и о господине Джойниусе?

— Я? — Я пугаюсь скорее внезапно наступившей тишины, чем голоса госпожи В. В.

— Вы, — отвечают все хором.

— Я в восхищении… я потрясен… — бормочу я.

— Ну, поверили? — чрезвычайно любезно спрашивает господин О. Б. М.

— Я не знаю, еще не знаю…

— Из этой комнаты не возвращаются в том виде, в каком пришли сюда, — говорит госпожа В. В.

— Понимаю, — говорю я, — понимаю…

— Господин Джойниус, — вмешивается господин О. Б. М., — несравненной силой своего духа довел свои эксперименты до самой границы выразимого, отметая дисгармонию между традицией и современным сознанием. Господин Джойниус создал многозначное, составленное из антитез творение, стилизованное творение, которое воплощает в себе сумму знаний настоящей эпохи.