Визит

— Вы очень красиво высказались, — начинает аплодировать господин Т. С. Э., — потому что после новых общественных преобразований, после открытий психических глубин древнего человека, после проникновений в недра космоса стало наконец необходимым преодолеть коллективное неведение, покрытое вековыми наслоениями, и создать нового человека… Да здравствует господни Джойниус!

— Да здравствует! — повторяю я тихо, но убежденно.

— И не только это, господа, — вмешивается господин Х. Б., — господин Джойниус отважился определить точку зрения по проблеме возможности переделки человека, таким образом, и мира… Не забывайте об этом и воздайте почести его отваге!..

— Он создает свою правду! — выкрикивает господин О. Б. М.

— Он размышляет нутром лучше, чем Шекспир головой, — говорит господин Ц. Г. Й., математическими способностями которого я не перестаю восхищаться.

— Слишком долго люди изучали звезды и пренебрегали человеческими внутренностями, — звучит позади нас голос, и, когда мы оборачиваемся, мы успеваем заметить, как за затворяющимися дверями исчезает голова господина Джойниуса.

— Слава, ура, живео, виват! — звучат согласно крики со всех сторон.

И только теперь я чувствую, что я счастлив. Я даже не замечаю, как все вокруг меня затихают, я отдаюсь только своим собственным чувствам. Во мне рождается бурное чувство надежды, которое готово задушить меня… Мне даже временами трудно дышать от огромного волнения, от какого-то страстного порыва, но я этого даже не замечаю… Если бы в этот миг я умер, я бы не протестовал… В каком-то сомнамбулическом состоянии я встаю с кресла, подхожу к дверям, за которыми скрылся господин Джойниус, и сильно стучу… Я должен еще несколько раз повторить стук в дверь, пока наконец она открывается…

— Вы меня звали? — спрашивает господин Джойниус.

— Да! Люди, которые сидят тут, утверждают, что из этого дома нет возврата…

— Ложь, — улыбается мне господин Джойниус, — вы в любой момент можете уйти.

— Но я не хочу уходить! — говорю я.

— Не хотите? Вы в самом деле не хотите уходить?

— Нет! Я к вашим услугам! — отвечаю я.

Господин Джойниус радостно обнимает меня и целует в обе щеки.

— Садитесь в свое кресло и успокойтесь, — говорит мне господин Джойниус. — Сидите неподвижно, чтобы как следует сосредоточиться. Как только вы достаточно сосредоточитесь и станете неподвижным, мы сможем начать эксперимент.

Я медленно возвращаюсь к своему креслу. Сажусь. Закрываю глаза и постепенно становлюсь неподвижным.

Из книги «Возвращение со статуей»

«NÁVRAT SO SOCHOU», 1969

ОРЕХИ

Время, по-видимому, близилось к четырем утра, когда Поликарп проснулся. Он поднял голову, и в слабом свете окна мелькнула тень бабки. Он подумал: «Значит, я проснулся не первый». Но не успел он еще додумать, как его охватила удивительная тоска, а может быть, тревожное предчувствие, как каждый раз в эти последние дни, когда он видел сгорбленную фигуру бабки. С усилием отогнал он тревогу, но она успела уже внушить ему мысль: «Кажется, бедняжка доживает последние дни…» Поликарп снова лег, но какая-то судорога сдавила ему горло. Скоро это прошло. Он снова поднял голову, облокотился о подушку. Тяжесть прошла, напряжение мышц ослабло, и его охватила вдруг нежданная радость, будто он и не грустил только что, потому что он вдруг подумал: «Но ведь она жива еще…» Так с радостью он и встал, умылся, оделся и вышел на крыльцо.

Солнце поднималось уже над крышами, просвечивая сквозь облака, как сквозь решето. Света было еще немного, но солнце разгоралось все ярче. Поликарп потянулся, зевнул и пошел в сени.

— Ох-ох-ох-ох-ох! — И сегодня утром, как и в другие дни, это были первые звуки, которые он произносил. Что-то ему было неловко под мышками, он поправил рубаху и вошел в полутемный внутренний двор; прошел мимо сеновала под лестницей прямо в хлев. Там он остановился на пороге.

— Доброе утро, — приветствовал он старуху, скот, поросят и птицу.

Старуха доила, сидя на скамеечке, зажав подойник между колен. Рядом стояла лампа. Пахло керосином. Корова повернула голову, куры закудахтали.

— Встал уже? Доброе утро, — ответила старуха, не поворачивая головы.

— Ну да, встал.

— Ох, если бы я могла так крепко спать, — вздохнула старуха, по-прежнему не поворачиваясь.

Она кончила доить. Потом встала с подойником в одной руке и со скамеечкой в другой и подошла поближе к Поликарпу.

— Мало стало молока, — сказала старуха, плеща молоком в подойнике и глядя на корову.

— Тельная, — ответил Поликарп.

Он подождал, пока старуха со всей своей справой выйдет, а потом с удовольствием принялся за обычную работу, задал скоту корм: корове полведра изрубленной мелко соломы, волам целое ведро. Потом взялся за метлу.