Визит

Шимо опирается широкой спиной о косяк двери. Ондрей держит в руке нож, и с него капает кровь. Но раньше, чем он замахивается во второй раз, Шимо хватает вилы и втыкает Ондрею в живот. И так поднимает его к потолку. Но долго удержать не может: руки его начинают дрожать, кровь льется из его груди, силы убывают. Колени у него подламываются, он падает, а его брат Ондрей на него. Так они и лежат рядом: разрезанный пополам теленок и два неподвижных брата.

Утром их находит жена Шимо, Юла. Она окунает руки в застывшую кровь, мажет себе лицо и волосы и с криком выбегает за ворота. Собираются люди и стоят молча, потому что никому нельзя помочь. Ни Юле, которая сошла с ума, ни Еве, жене Ондрея, которую нашли висящей в темноте в погребе.

Только старый Сепко единственный усмехается. Трясущимися пальцами он перебирает свою редкую бороду, и радость его так велика, что она становится не под силу его слабому организму. Сепко падает, начинает грызть землю и застывает.

Теленка не закопали. Его съели жители деревни на поминках, а поминки были — и старики не помнят ничего подобного. Но это еще не все. Давно известно, приходит беда — другой отворяй ворота. Так и тут.

Упомянутые Малахи, как нам известно, не успели оставить никакого потомства, так быстро они поубивали друг друга. Но, пожалуй, это и к лучшему, потому что, если бы у обоих братьев были наследники, все кончилось бы трагичнее.

Однако после братьев осталось кое-какое имущество. Близкие родственники его разобрали, что кому под руки попало, и продали даже и мелочи. А среди прочего — вилы, на которые Шимо Малах наколол своего брата. Купил их сосед с верхнего края деревни Матей Клявый за двадцать крон. В этом, конечно, не было бы ничего особенного, если бы…

Матей принес вилы в свой двор, прислонил их к воротам. Там оставались они до самой зимы. Как только лег первый крепкий снег, вытащил Матей из-под навеса сани, запряг в них волов и собрался возить навоз в поле.

Морозы стояли такие сильные, что навоз смерзся. Матею пришлось разбивать его ломом. Только так можно было нагрузить сани, которые в наших краях называются розвальнями. Тут-то и вспомнил Матей про вилы, которые купил за двадцать крон и которыми до сих пор не пользовался. Он взял их, попробовал и остался доволен. Работа с ними пошла в охотку, и он даже не заметил, как нагрузил полные сани.

Он отвез трое саней, и тут рассердил его вол. Он никак не стоял на месте и, когда Матей закричал на него погромче, так дернул ярмо, что сломал дышло. Тут точно черт вселился в Матея. Никогда еще он так не злился. Злость затуманила ему голову, и он, точно в безумии, чуть не насквозь проколол вилами вола. Если бы он только раз пырнул, то вол, может, и очнулся бы, но Матей не перестал даже тогда, когда вол упал на землю и захрипел.

А он все колол и колол, точно лишился рассудка. Уж из вола кишки полезли наружу, а он все колол.

И тут увидела его жена Ружена. Она стала громко кричать.

— Осел ты, утроба ненасытная, негодяй, остолоп, черт вшивый! Взбесился ты, что ли! — кричала Ружена. — Ты зачем же убил вола, ведь это я тебе его принесла в приданое…

Матей будто не слышал, и Ружена так разозлилась, что стала хватать его за руки.

— Сгинь, сука! — взревел Матей.

— Как, как ты сказал? — взвизгнула Ружена, потому что Матей никогда ее так не обзывал.

— Сгинь, ведьма! — ревел Матей.

— Ах ты негодяй! — не уступала Ружена. — Не дам тебе губить моего вола!

Бедняжка бросилась на Матея, едва его не свалила, а Матею уж было все равно. Он отбросил ее и всадил вилы ей в живот. Она вскрикнула от боли, зубы застучали. В тот же вечер она умерла.

Даром плакал Матей, поздно он опомнился. Он ломал руки над недвижной Руженой, но та только вздымала немое лицо к потолку. И когда пришли первые женщины молиться за покойницу, Матей с горем в сердце скрылся в кухне.

Однако у покойницы Ружены было три брата. Они постояли над ней, а самый младший бросился во двор и принес оттуда вилы, от которых отправилась Ружена на тот свет. И только сжал он эти вилы своими мозолистыми ладонями, страшная злость охватила его. И не успели другие братья оглянуться, как младший уже был в кухне, а когда они догнали его, Матей, окровавленный, лежал на полу с остановившимися глазами.

Женщины, что были возле Ружены, точно окаменели. Они слова не проронили, пока Матей не испустил дух. Тогда одна из них закричала:

— Господи, горе-то какое!

— Это все вилы, — заплакала другая женщина, указывая на орудие убийства в руках младшего брата Руженки.

— Вилы, да, вилы! Вилы, вилы, — присоединились и остальные, вырвали их из рук парня и стали ломать. И столько в них было злости, что скоро по комнате летали щепки, а зубья были скручены и искривлены до неузнаваемости.

Только тогда все остановились и опомнились. Молча подняли они с пола Матея и положили его на стол рядом с Руженой. Кровь еще текла, она не успела, застыть, а уже звучала в комнате тихая и грустная молитва. К ней присоединились и трое братьев. Потом, когда похоронили Ружену и Матея, по всему краю разнеслось, что вилы эти были орудием дьявола.