Визит дамы в черном

Задав еще несколько вопросов о том о сем, Колычев перешел к главному.

— Видите ли, господин Райский, я в настоящее время занимаюсь расследованием убийства Ведерникова…

— Ну об этом знает весь город!

— Расследование сложное, и я решился применить на практике некоторые новые научные методы, как, например, дактилоскопию.

— Это что же такое, позвольте узнать?

— Использование отпечатков пальцев. Все домашние Ведерникова, слуги, родственники и друзья любезно предоставили мне оттиски своих пальчиков, и только вас я как-то упустил из виду…

— Но я не родственник и не друг! Зачем это? Я не хочу! Я с Ведерниковым почти не знаком и никогда не бывал у него в доме. Кроме Ольги Александровны, я никого из их семьи не знаю. Вы не имеете права требовать от меня каких-то оттисков! Это беззаконие и произвол!

— Успокойтесь, успокойтесь, господин Райский! Выпейте воды, — Колычев указал на столик, где стоял графин и два чисто вымытых стакана. Райский схватил графин, расплескивая воду, наполнил стакан и жадно выпил.

— Итак, я не позволю творить произвол и проверять на мне какие-то ваши сомнительные псевдонаучные методы!

Колычев усмехнулся.

— Не буду вас больше задерживать, господин Райский. Ступайте домой, отдохните, а позже мы переговорим спокойно.

— Не о чем мне с вами разговаривать, господин ищейка!

Как только за Райским захлопнулась дверь, в кабинет следователя заглянул Бурмин.

— Ну что, удалось?

Дмитрий рассматривал на просвет стенки стакана, из которого пил Райский.

— Очень четкие пальчики! Дурачок Райский, не понимает, что мне подойдет любой предмет, за который он подержался рукой. Петя, будь другом, дойди до Задорожного и предупреди, чтобы за Райским проследили. Не кинулся бы сдуру в бега. А я пока отпечатками займусь.

Отпечатки на охотничьем ружье, найденном на месте убийства, оказались идентичными отпечаткам, оставленным Жоржем Райским на стакане. Сомнений у следователя Колычева больше не осталось. Поздним вечером он постучал в дверь дешевого гостиничного номера, в котором обитал Райский.

— Войдите!

Жорж, слегка подшофе, валялся на кровати с папиросой в зубах. На стене над ним висела пожелтевшая гравюра, представлявшая какой-то сложный апокалипсический сюжет.

— Опять вы? Господи, когда мне дадут жить спокойно?

— Господин Райский, давайте обойдемся без мелодекламации. Я мог бы прийти совершенно официально, с полицией, вас бы с позором протащили по городу, и завтра каждая рыночная торговка трепала бы ваше имя… Но я полагаю, что лучше мы с вами обо всем договоримся по-дружески, вы спокойно соберетесь и не менее спокойно вместе со мной уйдете из гостиницы. Не правда ли, достойное поведение поможет вам сохранить лицо?

— Что это значит? Что вы несете, господин следователь?

— Это значит, что я пришел арестовать вас за соучастие в убийстве купца Ведерникова и за присвоение крупной суммы денег, найденных вами в спальне убитого. Собирайтесь, Райский, или, как теперь, согласно вашим документам, придется вас именовать, Сивушкин Егор Федоров, ярославский мещанин. Дорогой я расскажу, как был убит Савелий Лукич и какую роль вы играли в этом деле. Если в чем ошибусь, можете меня поправить, Егор Федорович, но полагаю, мои рассуждения покажутся вам верными.

Райский понуро подошел к старому колченогому умывальнику и поплескал водой на лицо.

— Я готов, ведите, господин судебная ищейка!

— В данном случае на ваши оскорбления придется не реагировать — не вызывать же на дуэль арестованного мной за убийство ярославского мещанина. А со сборами не торопитесь. Советую вам взять смену белья, теплые вещи, в камере холодно, а сидеть вам придется долго, запас табака, мыло и прочее по необходимости. Навещать вас в тюрьме особо некому, передач не дождетесь, разве от какой-нибудь поклонницы вашего таланта. Но эти дамы имеют обыкновение присылать в тюрьму корзину цветов или коробку шоколада, а не вязаные носки и табак. Так что лучше позаботьтесь о себе сами, Сивушкин-Райский.

Верховский, которого несколько дней никто не беспокоил допросами, продумал линию своего поведения. О, как высокомерно, с каким достоинством он будет говорить с этим хлыщом-следователем! Он продемонстрирует ему полное моральное превосходство.

На память последующим постояльцам арестного дома Вячеслав нацарапал на стене камеры: «Безвинно пойду по этапу на каторгу. Смерть тиранам! Долой самодержавие! Узник Верховский». Подумав, Вячеслав добавил еще одну фразу: «Товарищи, передайте моей бедной матери, что ее сын сгниет в Сибири. Пусть поплачет обо мне».

С матерью он уже несколько лет не желал поддерживать никаких отношений, но в свете грядущей славы это не помешает. Трогательная любовь к старушке матери украшает облик героя. Пусть потомки знают, что суровому бойцу были не чужды и человеческие чувства.

В замке загремели ключи, и в камеру вошел надзиратель.

— Верховский, собирайся. С вещами.

— Почему с вещами?

Вячеслав почувствовал, как похолодело в груди, а ладони сделались противно влажными. С вещами? Значит, пришла пора вступить на крестный путь. Ну что ж, он не уронит себя в глазах палачей.

— Почему, почему… Свободен!