Визит дамы в черном

— Интересный документ мной получен, господин следователь. Почел своим долгом ознакомить. Донесение от моего секретного агента, согласно которому у Верховского неоспоримое алиби в деле об убийстве Ведерникова. Оказывается, в вечер убийства имела место нелегальная сходка в доме рабочего кирпичного завода Огуреева, проживающего на Трифоновской улице. Из конспиративных соображений Огуреев сообщил околоточному, что отмечает именины старшей дочери. Но какие там именины! Собрались все местные социалисты, приехал к ним агитатор из Саратова, студент-агроном, шум подняли, распри начались. Эсдеки с эсерами поссорились, чуть до драки не дошло. Ссыльный Верховский весь вечер там просидел, выступал, спорил, кулаками махал и никуда практически не отлучался. Извольте ознакомиться, — Задорожный протянул Дмитрию листки с донесением. — Придется теперь этой публикой поднадзорной заняться. Однако, согласно этим сведениям, убийцей Верховский быть не может. Кроме политики, ничего ему не предъявишь. А вам, Дмитрий Степанович, он голову морочил своими показаниями, так как других социалистов впутать боялся. Чуть на каторгу за убийство не пошел, дурак! Хотя так оно было бы и проще, впаяли бы ему бессрочную каторгу, и нам забот меньше. Да только поступать приходится по закону. Жаль, если я спутал вам карты и ваша версия рухнула, но из чувства долга был обязан сообщить. Честь имею, господа!

Верховский сидел в камере без сна и раздумывал о своем положении. Как же по-дурацки все сложилось! Ведь он действительно хотел смерти Ведерникова и скорее всего пошел бы на это убийство… Но в таком случае он бы как следует подготовился, все бы продумал и мог бы рассчитывать на дивиденды — либо политические в виде славы бесстрашного бойца-террориста, либо материальные в виде денег из наследства миллионера, которые пошли бы на дело борьбы. Но кто-то подло опередил его…

Теперь у Верховского не будет ни славы, ни денег, а только наказание за чужое преступление. Удивительно, до чего же все глупо сложилось, ему не выпутаться и каторги не избежать… Судопроизводство по всей России несовершенное, а уж в такой дыре, как Демьянов, нельзя рассчитывать на квалифицированного следователя и опытного адвоката.

Колычев, молодой энергичный карьерист, кое-как сляпает дело, и суд, наверняка настроенный против политического ссыльного, не станет утруждать себя серьезным изучением доказательств. Каторга надвигалась неотвратимо… Впрочем, если уж все равно придется идти по этапу, так, может быть, попытаться сделать это с помпой?

Политическая слава еще не потеряна, если повести себя по-умному. Настоящий убийца наверняка пошел на преступление из корысти, он человек алчный, для него главное — деньги, он теперь затаится со своей добычей. А Вячеслав постарается придать процессу политическую окраску. Все равно, так и так его осудят, так пусть осудят как сознательного идейного борца, а не как жертву нелепого стечения обстоятельств.

Пусть каторга, истинного революционера пребывание на каторге только украшает, придает ему больше авторитета в глазах товарищей. С каторги можно и сбежать. Да, в конце концов, 1905 год на дворе, вот-вот полыхнет по всей России, самодержавие падет, и каторжане вернутся домой героями-победителями…

Может быть, это и лучше, чем гнить в ненавистном глухом городишке? Процесс будет уголовный, значит, открытый. Последнее слово обвиняемого напечатают во всех газетах. А в нелегальных газетах и листовках — подробные отчеты о суде над революционером, рассказы о его жизни, портреты, цитаты из его мужественных ответов, данных прокурору и судьям. Ох, Вячеслав сумеет выигрышно себя подать!

Что ж, пусть судебный следователь готовит дело к передаче в суд! Верховский пойдет даже на самооговор, но зато потом придаст делу политическую окраску! Что-что, а дивиденды в виде славы со смерти Ведерникова снять еще не поздно.

Наутро Колычев сравнил следы на ружье с лапками театрального зажима. Они совпали. Ружье явно побывало в аналогичном зажиме. Значит, убийца — кто-нибудь из театра. Дмитрий снова подумал о Райском.

Он перечитал записи показаний, данных приятелями актера, пьянствовавшими вместе с ним в тот вечер, и особенно внимательно — показания трагика Сулеева-Ларского.

Все они утверждали, что Жорж был с ними до конца пирушки. Однако вначале он очень быстро опьянел, буквально после второй рюмки, и так сильно, что стал падать с ног. Друзья решили, что Райский пьет натощак, видно, с утра не ел, с актерами это бывает.

Обладавший могучим сложением трагик Сулеев и заезжий купец из Астрахани, угощавший всю компанию, вынесли пьяненького Райского на воздух «освежиться», положили на скамью у «Гран-Паризьена» и вернулись в ресторацию продолжать веселье.

Холодный осенний ветерок сделал свое дело, Жорж быстро пришел в себя, минут через пятнадцать он вернулся в ресторанный зал и присоединился к друзьям. Хлопнули еще рюмашку-другую, и Райского снова повело…