Визит из преисподней

Я села — и тут впервые увидела обладателя этого голоса. И сразу поняла, почему его прозвали Артистом. Поскольку сам он не спешил начинать беседу, с улыбкой разглядывая гостью, то и у меня было время получше рассмотреть эту достопримечательность преступного мира. И еще у меня была причина это время потянуть…

Существуют настолько яркие типажи, что образ человека раз и навсегда ассоциируется с определенным занятием, и никакой другой данности сознание принимать не хочет. Этому человеку надо было стать актером, художником, музыкантом. Я легко представила, как его прямые длинные волосы — темные или светлые, все равно — падают на высокий лоб, когда он под овацию зала склоняется в поклоне над своей скрипкой, отыграв какой-нибудь концерт Сарасате; как его большие серые глаза горят праведным гневом, а тонкие губы кривит горькая усмешка, когда он произносит со сцены знаменитое: «А судьи кто?..»; как эти крупные красивые руки, испачканные красками, вдохновенно порхают над холстом и мольбертом… И даже эта его жеманная родинка на щеке всюду была бы кстати.

Он не стал ни художником, ни актером, ни музыкантом — он стал преступником. Но он так и не смог, а скорее всего не захотел, пожертвовать артистичностью своей натуры, даром вдохновения. И потому он стал артистично совершать преступления, вдохновенно творить зло! Не знаю, почему это классику пришло в голову, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». А как же гений самого злодейства — ведь это тоже гений?.. Только вот обладатель этого «дара» получает его не от Бога, а от дьявола.

Он был мне ужасен, отвратителен — и притягивал меня; я смотрела в его горящие холодные глаза, на которых сейчас не было темных очков, и не могла оторваться… Наверное, это и есть та сатанинская притягательная сила, то дьявольское искушение, о которых пишут поэты и спорят философы со дня основания мира. И которые — с того же дня по нынешний — смущают и соблазняют людей. Теперь мне легко было понять, почему Натали потянулась за ним без оглядки — и девять лет назад, и сейчас, отважившись даже на черное преступление. Теперь мне стало ясно, как дошел до жизни такой (и до смерти тоже!) Семен Яковлевич Пфайферман. И почему — черт бы его побрал! — не я его сейчас держу на мушке, а он — меня!

Он стоял передо мной — на безопасном, правда, расстоянии, небрежно поигрывая пистолетом, и улыбался мне почти дружески. Он был в роли! Каждое его движение и слово, каждый жест и ужимка были инструментарием актера, привыкшего производить впечатление. Эта его церемонная манера, и «леди», и «стул даме»… И одет-то он был будто для бенефиса: серый костюм-тройка, галстук-бабочка, начищенные до блеска штиблеты явно не Тарасовской обувной фабрики… Одним словом, «галантерейный» прикид! И от всего этого — если учесть, что передо мной стоял маньяк-душитель, а я его потенциальная жертва — можно было свихнуться.

Но терять голову я пока не спешила. Я все пыталась сообразить: ну на кого все-таки походит этот «печальный Пьеро» с характером Карабаса-Барабаса?

— Ну что, леди, похож я на плохого мальчика, о котором вам нарассказывали столько ужасов?.. Ну полно, Танечка, вы меня разочаровываете: неужели не припоминаете, что мы с вами уже встречались? К…упи клубнику, х…зяйка, — вдруг произнес совсем другой голос, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности.

Не может быть!

А Артист уже снова хохотал артистическим красивым смехом…

Мгновенно я припомнила комичный эпизод, сопутствовавший моему знакомству с Орловым, эпизод, давным-давно выброшенный из головы. Алкаш с лукошком, которого Гриня щедро ссудил десяткой… Но как же, черт побери… А главное — зачем?

Мой глупый вид, должно быть, послужил Артисту лучшим комплиментом.

— Уверяю вас, леди, это была далеко не самая блестящая из моих мистификаций! Так, разминка, небольшой этюд… Впрочем, маленьких ролей не бывает, это сказал еще великий Станиславский. Эта же роль и подавно не была «маленькой»: она могла стать кульминацией всего спектакля! Если б не досадная ошибка статиста… Зря вы тогда не купили у меня клубнику, Танечка! Это избавило бы вас всех от стольких дополнительных хлопот, ведь конец-то все равно один… Правда, тогда вы не познакомились бы с этим вашим суперменом, Гришкой Орловым, но… Может, так оно было бы и лучше… для вас обоих.

Что-то мне все меньше нравились его полуоткровения-полузагадки…

— Вы хотели меня убить? Но зачем?!

— Помилуйте, Танечка! Хотел? Нет, конечно! Разве вообще можно хотеть совершить убийство? Для этого надо быть по меньшей мере маньяком, по большей — дьяволом, а я… нет, я нормальный человек, леди. Хотя иногда искренне сожалею об этом. И я не хотел вашей смерти! Скажу даже больше: вы мне нравитесь. Я преклоняюсь перед вами!

Ха-ха, вот и опять меня оценили по достоинству! Польщена, польщена…