– Ты копия маман, Митька. Но чтобы тебе доказать, как я прав, пойди в моем пальто возьми кое-какие бумаги. Они, я так полагаю, убедят тебя. Но прежде скажи Андрюшке принести хотя бы завалящей закуски. Я голоден, как последний смерд.
Брат ушел. Сразу стало бессмысленно пусто. Григорий подошел к единственному в этой светелке оконцу. За ним серым, мокрым, от светлых слез, воробышком нахохлился осенний день.
«Как мерзко на этой земле, – подумал он. – И как она, жизнь наша, эта чертова циклопова каша, вкусна! Залез рылом – не вытянешь».
Оттолкнувшись от окна, он нервно закружил по комнатенке, казавшейся ему сейчас тесней, чем тюремная камера. После приступов эпилепсии Мытищин всегда чувствовал в себе мощный прилив сил. Мир казался ему тесным. Мысль работала четко, ясно. Руки, ноги, плечи, каждый нерв требовали энергичных действий. Ничто не могло удержать его на одном месте. В эти минуты им управлял доселе где-то дремавший в нем непоседливый бес. Он рождал мысль, облекал ее в слово, подсказывал решение и, мгновенно все рассчитав, руками Мытищина осуществлял его быстро, точно, безошибочно. Григорий в это время, а оно продолжалось дня три-четыре, чувствовал себя вдохновенной машиной, вырабатывающей мысль-слово-дело. В вихре им же поднятых событий, наблюдая за собой, Григорий удивлялся: «Неужели это я?»
Припадки с ним случались не часто. Он их боялся и все же с нетерпением ждал. Григорий блаженствовал полетом и той энергией мыслей и силы, которая в нем после них пробуждалась. И если бы ему сказали, что от этого недуга можно избавиться, он наотрез отказался бы.
Григорий с нетерпением посмотрел на двери.
– Дмитрий, ну где ты? – крикнул он брата.
Не дождавшись ответа, выбежал в сени и чуть не сбил с ног застывшего в столбняке Дмитрия.
– Обалдел?!
– Неужели?.. Неужели дом снова наш? – показывая на бумаги, спрашивал он.
– Наш, наш, – о чем-то сосредоточенно думая и спокойно, словно речь шла о какой-то безделице, сказал Мытищин-старший.
Потом без всякой связи попросил снова поесть. И тут же, забыв о своем желании, схватил Дмитрия за руку.
– Деньги взял?
Брат округлил глаза. Григорий понимающе махнул рукой.
– В другом кармане двадцать тысяч рублей. Возьми их и мигом, немедля к князю Львову. Закупай у него весь будущий урожай льна. Весь! На корню весь!
Мытищин-старший не видел смятенного лица Дмитрия. Он на него даже не смотрел. Он развивал свои мысли резко, коротко, ясно.
– Ты теперь компаньон мануфактурщика Кулешова. Объяснения потом. Всех денег Львову не давай. Десять тысяч предел. Остальные после урожая. Князю позарез нужны деньги. В таких случаях главное не сколько их, а насколько они вовремя.
Григорий крикнул Андрея. Дмитрий сказал, что он побежал в лавку за съестным.
– Жаль! Но ничего, садись сам в бричку и гони во весь дух. Князь – волк… Не дай обойти себя. И чтобы сделка была учинена документально, – жестко проговорил он.
– И еще, – спохватился Григорий, – деньги прислала тетка княгиня Ржевская. Прислала якобы для моей выручки из тюрьмы. Львов еще не знает, что я на воле. А ты не хочешь такие деньги тратить на непутевого брата…
– Типун тебе на язык…
– Говорить только так, – перебил он. – Только так! Ясно?! Князь – мерзавец. Он только в это и поверит.
– И у тетки Натали ни гроша за душой, кто этого не знает.
Григорий поморщился.
– Не мешкай, братец. Гони к Львовым. Я тебя жду с выгодной сделкой. Ну, где пропал Андрей!?
Уже одетым, у двери, Дмитрий робко спросил:
– Гриша, откуда все это?
– Я же объяснял тебе. Сила, нож и голова… Не бойся, все как нельзя чисто. Спеши, спеши.
Он вытолкал брата за двери, прошелся пару раз по комнате и снова подошел к окну. К крыльцу, нагруженный свертками со снедью, подходил Андрей.
– Наконец-то! Где тебя носило?.. Умираю жрать хочу.
– Я же в одночасье.
– Давай к столу. За матушку-волю выпьем.
– Что, без Мити?
– К Львовым послал.
– Ты опять с гадюкой подколодной собираешься якшаться?
– Не совсем, но надо. Надо, Андрюша! Мы еще его тряхнем.
Григорий наполнил до краев рюмки и, перегнувшись через стол, поцеловал Андрея.
– За тебя, братец. И до дна, – сердечно воскликнул он.
– Да будет тебе, Григорий, – алым огнем засветился юноша.
Такое обращение князя Мытищина-старшего ему всегда было приятно.
Его, Андрея Варжецова, сына покойной горничной Мытищиных, уродившегося по необузданному сладострастию пропойцы и картежника князя Юрия Васильевича, тоже усопшего, судьба не баловала. Имя отца скрывалось, хотя в усадьбе оно и свинье было известно. Княгиня горничную ненавидела и велела отослать ее вместе с приплодом подальше от глаз. Но далеко убрать их не могли. От прежнего раздольного поместья у Мытищиных осталась лишь одна деревенька Вышинки, находившаяся в верстах пяти от барского дома, сработанного еще в прошлом веке заграничными мастерами. Он единственное, что осталось от несметных богатств Мытищиных. Остальное князь Юрий Васильевич просадил столичным картежникам и прокутил в кабаках.