– Пассажир был очень подозрительный. То есть сначала-то нет, ничего, молодой и разговорчивый, я таких предпочитаю, есть с кем поговорить. Он меня еще, как сейчас помню, сигаретой угостил, марки «Рига», с фильтром…
– А как он выглядел? – спросил я исключительно из контрольных соображений.
– Вот этого я не скажу, – сокрушенно бормотнул Савушкин. – Нет, врать не буду, особых примет не запомнил – он же мне только потом показался подозрительным! Так вот, закурили, разговорились – он еще посочувствовал нашему брату, шоферам: по городу ездить все труднее, а что будет, когда «Жигули» запустят – беда-а… Про себя рассказал, что сам музыкант, из Москвы приехал по делам… У нас, конечно, клиенты разные бывают…
Сообразив, что Савушкин вновь бросится сейчас к обобщениям, я поспешил направить его в правильное русло:
– А что еще говорил ваш пассажир?
Савушкин напрягся, собрал мучительные морщинки на невысоком лбу, даже неистребимые веснушки под его глазами потемнели.
– Говорил! – выдохнул он наконец облегченно. – Говорил. Устал, говорит, я как собака, сейчас поднимусь в номер и завалюсь, говорит, без задних ног. Помню, я еще ему пожелал с этаким легким ненавязчивым юмором: «Приятных, – говорю, – вам цветных и широкоэкранных сновидений» – на том и разошлись.
Савушкин смотрел на меня честно и несколько независимо, с сознанием выполненного гражданского долга, слегка гордясь своим легким ненавязчивым юмором.
– Все? – спросил я.
– Все, – гордо сказал Савушкин.
– Позвольте, а что же ваши предчувствия? – поинтересовался я, ощущая безнадежность своего вопроса и опасность новых словоизвержений, которые он мог вызвать.
– Предчувствия? – несколько ошарашенно переспросил Савушкин, немного подумал и, досадуя на мою несообразительность, пояснил: – Так ведь произошло же что-то! Иначе вы не пришли бы о нем спрашивать? Ведь верно же я говорю?
Я посмотрел на него долгим признательным взглядом и душевно сказал:
– Нет, Савушкин, не стоит вам поступать на юридический, вы и не пытайтесь, не выйдет из вас следователя…
По дороге в центральную диспетчерскую Леонидов, выслушав мой план, неуверенно сказал:
– Это очень вольное предположение…
– Правильно. Но ведь это только предположение. Я ничего не утверждаю. Но предположить обязан. Леонидов усмехнулся:
– Показания Савушкина только укрепили алиби Белаша. В твоих расчетах есть какая-то ошибка.
– Может быть. Но если я прав и украл скрипку Белаш, то он мог попасть в Москву только на самолете.
– Каким же образом?
– Я бы, оказавшись на его месте, заказал два такси…
– Весь внимание. Слушаю гипотезу.
– Ты не заметил, где стоит у Преображенского телефон? В коридоре?
– В таких квартирах это называется прихожая. А что?
– Я думаю, что, когда он заказывал такси и называл адрес, вряд ли кто из хозяев прислушивался к его разговору, А уж когда позвонили из диспетчерской и сказали, что машина вышла, это заметили все. Так он обеспечил себе эту часть алиби – прямо по нотам. Ведь даже таксист подтвердит, что доставил в «Европейскую» музыканта из Москвы, который безумно хотел спать.
– Допустим.
– Ему надо было гарантировать себе машину от гостиницы – там центр, рядом полно театров и филармония, откуда в это время выходит масса людей, желающих ехать на такси, а у него время было рассчитано по минутам. Поэтому, как я понимаю, он еще раньше заказал себе такси около гостиницы. У него было времени в обрез – пятнадцать минут, пока придет машина, вызванная к Преображенскому, и минут пятнадцать, пока не начнет беспокоиться шофер такси около гостиницы. За это время он доехал до «Европейской», сказал Савушкину, что идет спать, а сам через ресторан вышел на улицу, сел в заказанное такси и помчался в аэропорт. Логично?
– Не совсем. Со звонком Преображенскому неувязочка.
– Увязочка, вполне увязочка! Билет на самолет у него был куплен заранее, поэтому перед самым вылетом он позвонил из автомата и отметился у Преображенского – ложусь в постель и буду слушать вашу музыку. А сам в самолет – и в Москву.
– Прекрасно. А из Москвы? Не забудь, что он вернулся до восьми часов!
– С этим разберемся. Мне нужен диспетчерский журнал…
Судя по записям в диспетчерском журнале, заказы на такси к 9-10 часам вечера в районе гостиницы «Европейская» были сделаны в три адреса: на Московский проспект, на Охту и на Кировский проспект. Двое водителей, оказавшиеся на месте, объяснили, что на Охту поехал старичок с внуком, на Кировский проспект – две женщины. Третий таксист – Сергей Иванович Могилевский – был в отпуске, и допросить его мы не могли. Но в журнале против его фамилии стояла красная галочка.
– А что за галочка? – спросил я у диспетчера Оксаны.
– Пропажа, – охотно пояснила она.
– Какая пропажа? – насторожился я.
– Та в смысле – находка, – пояснила девушка.
– Ничего не понимаю – пропажа, находка!
– Та в смысле – была у того пассажира – от «Европейской» до Московского проспекта – пропажа в машине Сергея Ивановича… Ну, забыл пассажир в машине вещь свою… Сама железная, вроде скобы, и на деревянной ручке. Ручка красивая…
Мы вышли на улицу.