Визит к Минотавру

И в этот миг горького, мучительного счастья Антонио Страдивари не знал, что пока еще он прожил только половину своей большой и трудной жизни и что самое важное и самое интересное впереди…

***

Белаш закурил сигарету и спросил: – Так я и не понял, вы, что же, мне предлагаете стать вашим добровольным помощником? Это, кажется, так называется?

– Мне безразлично, как это называется, – сказал я. – Но я должен как-то сориентироваться в этом хаосе людей и их отношений.

Белаш недоуменно пожал плечами:

– А почему вы обратились именно ко мне?

– По многим причинам. Вы разумный, интеллигентный человек. Вы в курсе отношений Полякова и Иконникова, наверняка знаете многих из их общих знакомых. Поэтому вы скорее других можете помочь мне отыскать истину…

Белаш махнул рукой:

– Да ну! Борьба за истину вообще вроде перетягивания каната – у кого сил больше.

– В каком смысле?

– В любом. Допустим, что мы с вами истину установим. Но Иконников об этом никогда уже не узнает.

– Но остается еще Поляков, – напомнил я. – Мы еще все остаемся.

– А-а! Я хорошо знаю Полякова и могу утверждать, что ему познание истины такой ценой было не нужно.

– Мне кажется, вы путаете логические понятия «из-за этого» и «после этого», – сказал я. – Я хочу сказать, что Иконников умер не из-за того, что украли скрипку…

– А из-за чего? – взвился Белаш.

– Во-первых, не исключено, что это был несчастный случай… – не спеша начал я. Несмотря на то, что Белашу я верил – допросами свидетелей и проверкой документов было установлено, что он в день кражи находился в Ленинграде, это был непреложный факт, – я все равно не хотел без острой необходимости подробно информировать его. Человек такого склада ради красного словца и интересной байки мог разболтать полученные сведения именно в том кругу людей, где, по моим расчетам, мог затаиться вор.

Белаш твердо перебил меня:

– – Не рассказывайте мне сказок. Вы же сами пригласили меня для доверительного разговора? И чтобы найти выход из этого положения, нам надо смотреть фактам в лицо…

– А почему вы думаете, что смерть Иконникова – это обязательно самоубийство? – спросил я осторожно.

– Потому что оценка улик напоминает мне возникновение суеверий. То, чему мы не придаем значения в обычных условиях, в обстановке трагической приобретает зловещий характер.

– А именно?

– Да не смогу я вам всего этого объяснить сейчас – ведь предчувствия не могут быть следственным аргументом.

– А у вас были предчувствия на этот счет?

– Были. После разговора с вами у меня осталось какое-то неприятное ощущение. Не знаю, как это объяснить: я почему-то стал волноваться за Иконникова.

– И вы с ним повидались, чтобы сообщить об этом? – спросил я лениво.

Белаш тяжело вздохнул:

– К сожалению, нет. Ведь у каждого из нас впереди целая вечность, и отрываться от важных дел ради какого-то смутного беспокойства мы не можем. И всегда есть успокоение – завтра поговорим. Или послезавтра. В крайнем случае, через неделю – никуда все это не уйдет. И разговор действительно не уходит. А вот самого человека иногда уже… – он огорченно махнул рукой и снова вздохнул.

– Но ведь это было не пустячное дело, – сказал я. – Вы-то знали, в какой связи нас интересует Иконников.

– Да. Но, несмотря на мои дурные предчувствия, я не представлял, что кончится так страшно.

– А как? Как вы это себе представляли?

– Ах, чего сейчас об этом говорить! Тут не объяснишь. Надо было знать Иконникова.

– В смысле?..

– В манере поведения. Иконников всегда говорил и чувствовал на таком накале, что иногда казалось, будто сей миг он заплачет. Но он ни разу не заплакал, и от этого я ему перестал верить. Мне как-то в голову не приходило, что он способен на такой поступок. А вот смог…

Белаш замолчал, сердито раздавил окурок сигареты в пепельнице, походил по кабинету, о чем-то раздумывая. Я его не торопил, мне важно было, чтобы он согласился мне помочь. Белаш спросил:

– Ну, а конкретно, в чем может выразиться моя помощь?

– Мне нужно, чтобы вы постарались вспомнить всех людей, которые поддерживали достаточно близкие отношения и с Поляковым, и с Иконниковым. Не только лично вам знакомых, но даже тех, о которых просто слышали в разговорах…

– Ничего себе работенка! – дернул плечом Белаш. Я промолчал. И Белаш больше ничего не сказал. Он долго думал, потом сказал:

– А почему бы вам у Полякова об этом не спросить? Я усмехнулся:

– Еще спрошу. Но, помимо перечня людей, мне нужна их характеристика. Так сказать, социально-психологический портрет. И здесь вашему жизненному опыту, интуиции и созерцательной объективности я отдаю предпочтение.

– Понятно, – кивнул Белаш. – Хорошо, я постараюсь вам помочь. Не по душе мне ковыряться в чужих отношениях, но я это сделаю ради Иконникова.

– Почему ради Иконникова?

– Мне кажется, перед смертью он догадался, кто мог украсть скрипку. Но не стал говорить об этом. И, по-моему, был не прав. Но мы с ним никогда ни в чем не соглашались, и я обязан сделать ответный ход. Нельзя злодейство усугублять глупостью.

Я кивнул:

– Вполне с вами согласен.

– Пишите, – сказал он. – Первый: Белаш Григорий Петрович…