Перед ним открылся широкий коридор со сводчатым потолком, растянувшийся вдоль всего дома. Стены были отделаны панелями темного орехового дерева, на блестящем паркетном полу не было ни единого ковра. Примерно футах в двадцати друг от друга висели две старинные люстры, усыпанные маленькими лампочками, тускло освещавшими мрачный холл. За толстыми каменными стенами воздух был по крайней мере на двадцать градусов прохладнее, чем снаружи. Старый негр упорно цеплялся за дверную ручку, пытаясь загородить вход хрупким телом.
— Это не годится — так врываться в дом, — продолжал протестовать он. — Подождите здесь, я пойду доложу миссис Хоули…
В занавешенном сводчатом проходе справа от входной двери появился высокий человек с портфелем в одной руке и с легкой шляпой с широкими загнутыми полями в другой.
— В чем дело, Бен? — спросил он повелительным тоном. — Ты прекрасно знаешь, что в доме никого не принимают.
— Да, сэр, мистер Гастингс. — Старик бросил обеспокоенный взгляд через плечо. — Объясните все этому джентльмену.
На вид человеку было чуть больше шестидесяти. Грива седеющих волос была зачесана назад, открывая жесткое скуластое лицо. На нем был костюм из черного тонкого сукна с шелковистой отделкой, застегнутый на все пуговицы, и черный узкий плетеный галстук, каких Шейн не видел уже много лет. Негр закрыл за собой дверь, чтобы оградить дом от света и жары, а пожилой человек тем временем подошел к детективу.
— Что означает ваше вторжение? — властно потребовал объяснить он.
— Мне кажется, — медленно сказал Шейн, — что сюда давно уже пора вторгнуться.
— Кто вы такой, сэр?
— Детектив.
Костистое лицо собеседника Шейна мгновенно напряглось.
— Могу я взглянуть на ваше удостоверение? — подозрительно спросил он.
— А вы кто такой? — в свою очередь резко спросил Шейн.
Тот поставил портфель на пол и извлек из нагрудного кармана визитную карточку. Она гласила: «Гастингс и Брандт, адвокатская контора». В нижнем правом углу стояло имя — Б. Г. Гастингс.
— Я адвокат семьи Хоули. Вы должны предъявить мне свое удостоверение и изложить суть дела.
— Я частный детектив, — сказал Шейн, — и у меня дело к миссис Хоули.
Он нетерпеливо попытался пройти вперед, но адвокат не сдвинулся ни на шаг. Шейн остановился в нескольких дюймах от Гастингса, который холодно процедил:
— Миссис Хоули ведет уединенный образ жизни и никого не принимает. Возможно, вам неизвестно о трагедии, случившейся недавно с ее единственным сыном.
— Мне все известно о смерти Альберта Хоули, — упрямо проговорил Шейн. — Гораздо больше, чем ей. Это одна из причин…
— Вдобавок к этой тяжелой утрате, — перебил его адвокат, — я только что закончил печальный долг оглашения завещания брата ее мужа, недавно умершего. Вы, несомненно, можете изложить свое дело мне и не беспокоить членов семьи.
— А вы можете ответить на некоторые вопросы, касающиеся Леона Уоллеса?
— Я не совсем понимаю…
— Я тоже! — оборвал его Шейн.
Он обошел Гастингса и, нарочито громко стуча каблуками по паркету, подошел к занавешенному проходу в виде арки. Адвокат, бормоча проклятия, кинулся за ним и схватил его за руку, когда Шейн уже раздвинул занавески и оказался в большой квадратной комнате, еще более темной, чем холл. В противоположной стене было четыре двустворчатых окна, доходящих до пола, но тяжелые портьеры на них были полностью опущены, чтобы не пропускать ни луча солнечного света. В камине, расположенном у правой стены, поблескивали язычки пламени — картина совершенно нелепая для человека, попавшего сюда прямо из полуденного пекла Майами, но все-таки придавшая мрачной комнате более приветливый вид. На полу лежал потертый выгоревший ковер с восточным орнаментом, массивная старинная мебель выглядела в полумраке уныло и громоздко.
Три человека, находившиеся в комнате, обернулись к Шейну с немым удивлением, когда он бесцеремонно раздвинул занавески.
Пожилая леди, сидевшая на стуле с высокой прямой спинкой лицом к камину, явно была здесь господствующей персоной. Высокая и худощавая, она держалась очень прямо, твердо поставив свои маленькие ноги на пол, слегка наклонившись вперед и держась обеими руками за тяжелую трость с медным набалдашником. Все в ней было гармоничным: ее длинный тонкий нос, высоко зачесанные густые волосы, почти полностью седые, высокие скулы и волевой, выдающийся вперед подбородок. В ее запавших серо-голубых глазах плясали отраженные огоньки пламени. На ней было глухое черное платье с длинными рукавами, доходящее до кончиков крошечных черных туфель, единственным украшением строгого платья был белый кружевной воротничок. Ее голос прозвучал неожиданно грубо и строго:
— Кто это, Б. Г.?
Слева от нее, на диване, обтянутом марлей из конского волоса, вытянув ноги и раскинув руки на спинке дивана, развалился раскормленный молодой человек в бархатном смокинге и темных брюках. Он был лысоват, его губы были сердито надуты. Мельком взглянув на Шейна, он тут же опустил глаза и начал раздраженно рассматривать носки своих ботинок.