В свете беспрерывных вспышек молний путники легко разглядели въезд на плантацию и, миновав ворота, направились к сараю, где, освободив от упряжи, оставили лошадей. Затем под проливным дождем они добежали до дома и принялись стучать во все двери, но ответа не последовало. Гром грохотал с такой силой, что – стучи не стучи – услышать что-либо было действительно сложно, поэтому они толкнули одну из дверей, она оказалась незапертой. Без дальнейших церемоний они вошли внутрь, прикрыв дверь за собой. И очутились в кромешной темноте и в полной тишине. Яркие всполохи молний не проникали сюда ни сквозь окна, ни сквозь щели; шум непогоды не доносился даже легким шепотом. У путников возникло ощущение, будто они оба вдруг ослепли и оглохли, а Мак-Ардль впоследствии признавался, что, когда он переступил порог, ему на мгновение почудилось, что его настиг смертельный удар молнии. Продолжение этой истории, рассказанное самим Мак-Ардлем, было опубликовано в номере «Франкфортского правозащитника» от 6 августа 1876 года:
«Когда я немного оправился от ошеломляющего эффекта внезапной глухоты, поразившей меня при переходе от грохота бушующей стихии к могильной тишине, первым моим побуждением было снова открыть дверь, ручку которой я все еще сжимал одеревеневшими пальцами. Мне хотелось впустить звуки и видимые проявления грозы в дом, чтобы проверить, действительно ли я лишился зрения и слуха. Повернув ручку, я распахнул дверь. Она вела в другую комнату!
Комната была залита идущим неизвестно откуда зеленоватым светом, позволявшим все видеть, хотя и не очень отчетливо. Я сказал “все”, но на самом деле моему взору предстали только голые каменные стены и трупы нескольких человек – возможно, восьми или десяти, я, разумеется, не считал. Останки принадлежали людям обоего пола и разного возраста, вернее, размера – начиная от самого маленького тельца грудного малыша. За исключением трупа молодой, как мне показалось, женщины, которая сидела в углу, прислонясь к стене, все остальные тела были распростерты на полу. Еще одна женщина, постарше, держала на руках младенца, прижимая его к себе. Поперек ног бородатого мужчины лицом вниз лежал подросток. Одежда двоих мертвецов сгнила настолько, что они были почти нагие, а юная девушка придерживала рукой край разодранной на груди рубашки. Трупы находились в различной степени разложения, лица и тела ссохлись. Некоторые уже практически превратились в скелеты.
Пока я стоял в оцепенении, не в силах двинуться с места от охватившего меня ужаса и продолжая инстинктивно держаться за дверную ручку, мое внимание переключилось с этого чудовищного зрелища, сосредоточившись на мелочах и деталях. Видимо, разум из чувства самосохранения пытался таким образом хоть немного ослабить невероятное напряжение, которое иначе можно было бы просто не выдержать. Среди прочего мне бросилось в глаза, что дверь – а я по-прежнему держал ее открытой – сделана из тяжелых пластин сварочного железа, склепанных вместе. Из скошенного торца на равном расстоянии друг от друга и от верха и низа торчали три мощных стержня. Я повернул ручку, и стержни ушли внутрь; отпустил, и они снова выдвинулись – как в пружинном замке. Со стороны комнаты ручки на двери не было – лишь сплошная гладкая металлическая поверхность без единого выступа.
Я рассматривал все с неподдельным интересом, что сейчас, когда вспоминаю об этом, кажется мне удивительным, и тут вдруг судья Вей, о котором я, потрясенный и растерянный, совсем забыл, оттолкнул меня и решительно переступил порог.
– Ради бога! – закричал я. – Не входите туда! Нужно убираться из этого жуткого места!
Судья остался глух к моим словам и (бесстрашный, как все истинные южане) быстро прошел в центр комнаты. Опустившись на колено над одним из трупов, чтобы поближе изучить его, он осторожно приподнял почерневшую сморщенную голову. Отвратительное зловоние, мгновенно распространившись, долетело до двери и ударило мне в нос, лишая меня сил. Сознание мое помутилось, ноги подкосились, и я понял, что падаю. Пытаясь устоять, я схватился было за торец двери, но она, щелкнув, захлопнулась!
А дальше – провал в памяти: шесть недель спустя я очнулся в гостинице в Манчестере, куда меня привезли на следующий день какие-то незнакомые люди. В течение всего этого времени я был без сознания, страдая от лихорадки, сопровождавшейся бредом. Меня нашли лежащим на дороге в нескольких милях от злополучной плантации, но, как я покинул дом и добрался туда, понятия не имею. Придя в себя, вернее, когда врачи разрешили мне говорить, я спросил о судьбе судьи Вея, и мне сказали (дабы успокоить, теперь-то я это знаю), что он дома и с ним все в порядке.