Вход со двора. Роман-воспоминание

– Я, как мог, начал возражать. Говорю, что, возможно, дело обстоит именно так, как вы говорите, Никита Сергеевич, но решить его можно более простым путем – целевым назначением определять конкретную крымскую долю в курортном строительстве. Вопросов по развитию курортов южного берега действительно накопилось немало, но передача Крыма Украине их не решит. Говорил я горячо и, как мне казалось, убедительно. Но надо было знать Хрущева: чем больше вы ему возражали, тем более он утверждался в мысли, что надо сделать именно так, как он задумал.

Возвращаюсь к себе и тут же звоню Дмитрию Степановичу Полянскому (он тогда работал первым секретарем Крымского обкома): дескать, так и так.

– Что за глупость! – восклицает он.

– То, что глупость, я понимаю, – говорю, – но на этом настаивает Никита Сергеевич.

Задумался Дмитрий Степанович, а потом сказал: «Ладно, я с ним потолкую». Знаю, что Полянский с Хрущевым говорил на эту тему не один раз, чем крайне усложнил взаимоотношения с украинским руководством, которому очень хотелось иметь в своем распоряжении такой лакомый кусок, как южный берег Крыма.

– А о Севастополе шла речь? – нетерпеливо вклиниваюсь я.

– О Севастополе вообще не было речи. Этот город всегда находился под безусловной эгидой союзного правительства. Он был наглухо закрыт для посещений и считался опорной южной военно-морской базой государства, куда распространялись распоряжения только из Москвы. Это правило сохранялось и после передачи Крыма УССР. Так вот, в продолжение крымской темы. Через недолгое время меня извещают, что я включен в делегацию трудящихся Крымской области, которая едет в Москву с нижайшей просьбой передать Крым Украине. Вот ведь как было хитро закручено: мы, то есть Россия просит! Я, конечно, никуда не поехал. Но и мне, и Полянскому украинские руководители это припомнили. Вскоре Полянский уехал работать в Оренбург, а я – в Сочи.

– Кстати, Сергей Федорович, – а как вы сами попали в Крым, тем более на такую заметную должность? – мой вопрос вызвал неожиданное просветление на лице собеседника: Медунов, по моему наблюдению, любил свое прошлое.

– Очень просто попал в Крым, но сложнее – на должность. Мы, Медуновы, из-под Моздока. Я ведь в девятнадцать лет был уже директором школы на восемьсот учащихся. Представляете, на восемьсот! – он многозначительно поднял указательный палец. – Накануне войны меня призвали в армию, попал в Липецк, в летноподготовительный центр. Освоил специальность штурмана и летал на пикирующем бомбардировщике Пе-2. Машина эта у летчиков пользовалась исключительно дурной славой. Иногда входила в пике и так шла до самой земли. Мы готовили экипажи для фронта, что ни неделя, то две-три катастрофы. Сам я дважды падал на землю. К счастью, с последствиями не слишком серьезными, переломы и ушибы – мы их тогда просто не считали за ранения. После войны меня из армии не отпустили, а, учитывая мою активную натуру, перевели в политработники. Тогда в авиационных частях была особая нужда в летающих политруках. Авиация бурно развивалась, а политработников война сильно повыбила.

Хочу добавить, что все мужики нашей семьи сразу после начала войны ушли на фронт. Отец, будучи человеком уже серьезного возраста, закончил войну в Сталинграде. Братья мои были военными врачами. Так вот, в сорок седьмом году я все-таки запросился на гражданку. Армии отдал восемь лучших лет, с жильем тяжело, семья требует внимания. А к этому времени старший брат в звании полковника медицинской службы получил назначение начальствовать над крупным госпиталем по реабилитации раненых в Крыму. Дали ему квартиру, что по тем временам была немалая редкость. Наш дом в Моздоке сгорел, поэтому мы все и потянулись в Крым. А там взглянули на мои документы – летчик, политрук, член партии – иди работай в райком. Ну а дальше уже и пошел возрастать по партийной и советской линии… Я немного помялся, а потом все-таки решился на следующий вопрос:

– Сергей Федорович! Мне очень хочется с вашей помощью прояснить одну историю, которая достаточно активно в свое время обсуждалась в крае – это легенда о вашей причастности к исчезновению первого секретаря Геленджикского горкома Погодина…

Медунов усмехнулся:

– Слышал я эту легенду, что, дескать, не без моего участия исчез Погодин. Рубил, дескать, Медунов концы, боясь разоблачения со стороны Погодина и Бородкиной. Даже книгу один ловкий человек на эту тему написал. Бородкину я видел в жизни два раза, а Погодина знал хорошо и ценил его как работоспособного и активного человека. Я объединяю эти две фамилии, поскольку понимаю, что, задавая мне этот вопрос, вы зададите следующий о Бородкиной. Так вот, Бородкина была в дружбе с семьей Федора Давыдовича Кулакова, члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС, бывшего первого секретаря Ставропольского крайкома партии. Дружба эта была давняя и тесная.