Пока священник местного прихода проводил заупокойную мессу и наскоро окуривал паникадилом окружающую весьма скромную обстановку, Игорь Самуилович во всём великолепии своей буйной и цветистой фантазии снова и снова осуществлял внутри себя несостоявшийся тогда в высотке Танец Вечности…
Честно говоря, никогда высокопоставленный гражданин общества не был так зол и недоволен обстоятельствами как в данный, замороченный раз.
Конечно же, случилось чудо, и его захлестнула, тогда, в благодатный миг, волна непередаваемого на тусклом языке наименований экстатического слияния души с душой…
Он неоднократно после восстанавливал в памяти это боговдохновленное событие, по грамму золота чувств процеживая драгоценные песчинки-мгновения через многоканальное сито нервной системы своего организма.
Смакуя радость бытия того незабываемого вечера теперь, в эту по-настоящему чёрную минуту…
В его неординарной судьбе такие события не встречались и не будут встречаться потом никогда.
А сейчас в торжественной скудости момента единственным выплеском для его закаленной воли послужила скромная мужская слезинка, тихо явившаяся из уголка его правого глаза, чтобы медленно умереть на его слегка небритой щеке…
К счастью, никто не заметил его секундной слабости. И даже Виктор Михайлович смотрел в этот миг вниз, на сбрасываемые жёсткие куски чуть промёрзлой кладбищенской земли, поэтому никак и ничего, в свою очередь, не мог видеть из-за застилавшей колкой пелены на своих собственных рыжих ресницах.
А потом все негустой и зябкой толпой шли от могилы к выходу…
Догнавший сзади Соловья, сильно поотставший от всех, Игорь Самуилович, тихо и коротко бросил ему, тронув за плечо:
– Давай хоть, по-человечески зайдём, тут я знаю кабачок один неплохой!
На что Виктор Михайлович согласно кивнул, боднув студёный дневной воздух серой потрёпанной кепкой, и оба почти в ногу зашагали к противоположному выходу.
Выйдя с кладбища, они быстро пересекли широкую, весьма оживлённую улицу на зелёный сигнал светофора, а потом, не сговариваясь, но также в ногу, пошли по направлению к уютному, недалеко расположенному кабаку…
Глава 57
Зауральск немилосердно затоплял стойкий беспощадно-проливной дождь. Не только окраины маленького захолустного районного городка вымокли и выглядели весьма потрёпанными и обносившимися, но и аккуратно-пряничный центр также расползся метровыми лужами и обвис флагами на здании городского муниципалитета и обрывками объявлений на вымокшем до нитки общем фанерном стенде.
Мы въехали в город со стороны Челябинска и, попав на единственную, центральную, площадь, оставили машину чуть ли не перед самым крыльцом муниципалитета, а сами, вооружившись зонтиками и нацепив непромокаемые плащи, решили пешком прогуляться до бывшего жилища Вани Барашкина, зайдя перед этим подкрепиться в лучшем ресторане Зауральска «Заморские кушанья».
Бог послал в этом, позабытом всеми остальными посетителями, месте нам на двоих: довольно приличный украинский борщ с очень сочным мясом и сметаною, «царские» с нежнейшей свининой под хреном и майонезом пельмени, а также вкусный бородинский хлеб, две сахарные булочки и густо заваренный чёрный сладкий чай.
После сытной трапезы мы дружно направились в северную окраинную часть города и вдруг, будто от толчка, резко и неожиданно остановились как вкопанные, потому что Иван, ни с того ни с сего, замер за спиной неуклюже-рослой фигуры какого-то местного бугая, накрепко прижавшегося к мокрой стене одного из низкорослых деревянных домиков.
Тот шумно и тяжело дыша, полуполз или полуковылял наподобие большого жука-рогача, обычного путешественника нешироких городских улиц.
Будучи в изрядном подпитии, эта пародия на взрослого человека то ли что-то бормотал, то ли пытался петь и проговаривать одновременно.
– Гриня, друг!!! – возопил мой неуёмный брат. – Ты живой?! Ты как здесь, ясно солнышко?!!
В орущем от какой-то даже щенячьей радости голосе моего брата Вани явно слышались душераздирающие нотки ностальгии от волнительной до спазмы встречи.
«Пародия» лишь что-то нечленораздельно промычал и сделал неуверенную попытку тащить своё богатырское тело дальше.
– Нет, ты погодь! – вцепился в него опять Иван. – Ты ччёё?!!! Меня не узнал, чертяка, братан! – И Барашкин-старший, уже обезумев не на шутку, начал трясти несуразного незнакомца, а потом обнял его и упёрся лоб в лоб, пытаясь заглянуть в глаза великана сквозь дождь и невидимые слёзы.
– Не-е-е-т! Уж я тебя те-еее-ерь точно не отпущу, вотяк!!! – опять «завозбуждался» на каком-то странном наречии, ну совсем не по-самурайски, мой братуха.
Бугай снова что-то проурчал-прорычал и вдруг бухнулся носом в плечо Ивана:
– Ва-а-ни-чка, Ва-а-аньша, я вии-ть до тя, чуточка не добрал!
– Доберём, доберём! – затараторил Иван Барашкин, и тут же попросил меня, трогательно прижимая к себе верзилу, нависшего над ним всем своим громадиной-ростом: – Остик, прошу, помоги!
Я тоже чего-то растрогался, и, подцепив великана с другой стороны, примкнул к этой странной парочке, составив тем самым не менее странное, качающееся из стороны в сторону, трио…