Включи мое сердце на «пять»

/Я рядом с ностальгиками? Тогда, скорее всего, пахнет «скунсом»-наркотиком.

/Я в Гриффит-парке, но при этом рядом с ностальгиками? Тогда я нахожусь в закрашенной области скунсовой неопределенности!

Обсерватория – это здание, предназначенное для изучения звезд и луны. Звезды были бы лучше видны, если бы люди построили обсерваторию подальше от источника загрязнения, которым является такой крупный город, как Лос-Анджелес. А луну, конечно, было бы легче разглядеть, если бы Илон Маск ее не сжег.

Обсерватория в Гриффит-парке оказалась одноэтажным зданием из белого кирпича, увенчанным куполом внушительных размеров. У меня немедленно возникло чувство дежавю, и я возбужденно сказал Эмбер, что уже видел этот дом! Эмбер расстроилась, но я быстро добавил, что никогда здесь не был, а просто видел дом в кино.

Это был старый фильм, но посвященный вечной теме – несчастным подросткам. В начале фильма подростков повезли на экскурсию в обсерваторию Гриффит-парка, а затем в конце они вернулись туда же, и один подросток убил другого ножом. Это было захватывающее, драматичное и кровавое зрелище!

Когда мы с Эмбер зашли в здание обсерватории, то обнаружили, что там полно двенадцатилетних школьников, которые приехали на экскурсию. «Надеюсь, что это не дурное предзнаменование!» – сказал я Эмбер. Эмбер спросила, что я имею в виду, но я не мог ей ответить, потому что люди считают неуместными любые шутки о зарезанных детях, даже самые смешные.

Кстати, я понимал, что детям двенадцать лет, потому что они еще были милыми, а ведь дети людей становятся ужасными именно в тринадцать лет. На вечеринках по случаю дня рождения двенадцатилетние дети вели себя прилично и радовались возможности познакомиться с «Гордито». Тринадцатилетние бросали в него веганскими тако и пытались оторвать ему усы.

Как хорошо, что роль Гордито играл один из официантов! Мы – повара, уборщики и посудомойки – всегда ощущали теплое чувство Schadenfreude каждый раз, когда один из них шел по кухне на вечеринку тринадцатилеток.

Ха!

Но я отклонился от темы. Мы с Эмбер протиснулись сквозь толпу школьников к экспозиции под названием «Человек и наука».

Человек и наука!

Я не могу!

Назвать выставку «Человек и наука» – невероятное проявление гордости. С данным названием могут сравниться лишь следующие:

«Муравей и ураган»

«Листья и вечность»

«Человек и сеть небесных роботов-правителей».

Выставка даже начиналась с заявления о том, что человека и науку всегда связывали между собой сложные отношения.

Науку – точно нет!

Ха!

Затем организаторы выставки заявляли о том, что в начале документированной истории – то есть через несколько миллиардов лет, которые потребовались людям, чтобы научиться хотя бы нацарапать метку на камне, – люди предпочитали науке религию.

Предпочесть религию науке – все равно что выбрать единорогов вместо силы тяжести.

Это невозможно!

Потом нам сообщили о том, что люди наконец оценили науку в 1945 году, после того как грандиозный ядерный взрыв уничтожил немалое их число – четверть миллиона. Внезапно религия перестала им казаться столь могущественной! Ведь в результате природных бедствий, которые когда-то сделали людей столь религиозными, редко гибло даже сто тысяч человек.

250 000 > 100 000

Наука > Религия

После такой шокирующей демонстрации вторая половина двадцатого века быстро стала золотым веком науки.

Люди запускали в космос спутники!

Люди высадились на Луне!

Люди научились лечить болезни!

Люди изобретали и производили еще более опасные виды автомобилей!

Земля необратимо разогрелась!

Возможно, «золотой век» – не самое подходящее выражение. Тем не менее науки было много! К 2000 году многие люди даже стали утверждать, что наука выходит из-под контроля. Разумеется, возможность жаловаться на науку, а не умирать от бубонной чумы они получили именно вследствие научного прогресса.

Человек и наука!

Я не могу!

Но Эмбер собиралась развеселить меня не с помощью выставки «Человек и наука». Нет, она привела меня в Гриффит-парк на «Прогулку под луной» – прогулку по лесной тропе, залитой лунным светом!

Я, конечно, имею в виду не настоящую луну. Гулять под луной было бы невозможно! Нет, я говорю о хитроумной симуляции того, как все это могло выглядеть. И все же, пока подземный монорельсовый поезд повез нас в удаленный уголок парка, я волновался не меньше болтливых школьников, которые сели в вагон вместе с нами. Правда, даже они умолкли, когда мы покинули поезд, поднялись на эскалаторе на поверхность и оказались в ночном лесу, который стал совершенно серебристым благодаря лунному свету, пробивавшемуся сквозь ветви деревьев.

В лунном свете металлические застежки на нашей одежде сверкали словно драгоценности. Лунный свет превратил глаза Эмбер в две луны, а ее волосы – в гобелен из переплетенных серебряных нитей. Он наполнил лесные озера жидкой ртутью. Он превратил носившихся туда-сюда школьников в серебристые привидения.

Лунный свет был невероятен!

Он похож на свет звезд, но более мощный.

На солнечный свет, но более мягкий.

Это был лучший свет, который я когда-либо видел.