Вкус яда

В последующей переписке Даллеса зазвучали вдруг имена Юниты Митфорд, ее лечащего врача. Подставные ли они лица? Но это была уже парафия английской разведки. Англии было не до частностей. 1 сентября 1939 года гитлеровская Германия напала на Польшу. Английское правительство, предоставившее Польше гарантию ее независимости, потребовало от Германии сразу же прекращения войны. Примеру Англии последовала и Франция. Английский посол, вручая ноту, правда, обратил внимание МИД Германии на то, что этот документ носит «предупредительный» характер, а не является ультиматумом. Выступая с этими требованиями, английское и французское правительства не теряли надежды уладить это дело мирным путем. Они обратились с просьбой о посредничестве к Муссолини, который однажды уже сыграл эту роль при расчленении Чехословакии. Но Германия не была заинтересована в новых соглашениях. Делить мир с кем-то хозяин Мореля не хотел. Третьего сентября и была объявлена война Германии. Юнита Митфорд в этот день и отправилась в Мюнхенский парк — Английский сад — и выстрелила себе в голову. Попытка самоубийства, как мы уже знаем, оказалась неудачной, однако ранение привело к параличу нервной системы. И это тоже мы знаем.

Странная завязь очень странной истории. До сих пор специалисты копаются в ней. И до сих пор детали, детальки, эпизоды, эпизодики полностью не раскрыты. Почему английская аристократка была такой неистовой поклонницей Адольфа Гитлера? Предположим, что была. И история это вроде доказала. У Гитлера было много друзей. Но не следовало бы намекнуть и на иную сторону медали? Намекнуть на то, что эта Юнита попросту была шпионкой. И тут у историков немало фактов: Гитлер был на виду. Все может быть. Тогда надо отдать должное фюреру. Несколько месяцев британская поклонница мракобесных идей вождя немецкого народа была под его опекой. Он действительно прикрепил к ней лучших врачей третьего рейха. Действительно прикрепил своего врача Мореля, которому, видимо, полностью доверял. Кроме того, Адольф Гитлер по всем каналам бомбил, пока Юнита Митфорд находилась в лучшей лечебнице, чтобы договориться об отправке ее домой, в Англию, через нейтральную Швейцарию. Видимо, он был более чем человечный, посылая личного своего лекаря для сопровождения такой поклонницы. Он, конечно же, знал, что к тому немедленно прилипнет разведка, каждый шаг этого человека станет лихорадочно исследоваться.

Гитлер пошел на это. От благородства? От особого уважения к женщине, которая недвижно лежала в немецкой белоснежной больничной постели? Пожалуй, и такое необъяснимо по сию пору.

Естественно, Даллес и его коллеги бомбили английскую разведку письмами, пытаясь докопаться до подлинной истории Юниты Митфорд. Шли вежливые ответы, уклончивые, изысканные, из коих трудно было понять доподлинную суть Юниты в судьбе набирающего вес не по дням, а по часам Гитлера в мировом переустройстве. Да и от немецких агентов из Англии шли неутешительные в этом отношении шифровки: Митфорд так и не оправилась.

5

Как ни странно, после приезда Мореля его хозяин стал к нему больше благоволить. Неужели никто не доложил фюреру о маленькой слабости его личного врача — приобретении и открытии маленькой фармацевтической фирмы? Неужели разведка немцев, кичащаяся всегда тем, что она знает все и еще сверх того по высокой норме, проглядела Мореля, занимавшегося пьянкой, любовью, коммерческими делами? Именно вечная тяга к водке и не оставила след в таинственных сделках Мореля. «Он беспробудно пил», — доложили агенты по своим каналам, проморгав и «красивую даму», и «красавчика с Мюнхена». Агенты поставили вечный диагноз окружению Мореля — собутыльники. Под его прикрытием истосковавшаяся по большой любви красивая женщина, часто оставляемая коммивояжером-мужем, отдавалась любви и с Морелем. Делали это они всегда тайно.

Некогда было болеть вождю немецкого народа. Но случались казусы — эти «скопления газов в желудке», которые готовы были вырваться на простор при нередко громадном скоплении человеческих орущих толп. Тогда фюрер шел к своему эскулапу и просил помощи. Гитлер никогда не разрешал его в эти минуты (иногда целые часы) беспокоить. Почему-то тогда он завязывал с доктором непринужденный и острый разговор. То ли ему казалось, что веселие его доктора распространено и на психологические изыскания того (что чувствует Гитлер душой), то ли он просто проверял новые свои мысли на этом, кстати сказать, очень изменившемся и умеющем теперь слушать Мореле.

Кончался страшно неожиданный тридцать девятый. И фюрера очень интересовала личность Сталина. Морель читает же газеты. Что он думает о Сталине? Почему, начиная с тридцатых годов, так стремительно простирается его могущество?

— Мой друг, нет ни одной значительной области экономики, социальной и культурной… Теодор, так пишут большевики… культурной жизни страны, которая не подчинялась бы его воле и прихоти. Вы что-нибудь понимаете?

— Я? Порой понимаю. Но порой не понимаю.