Вкус к жизни

Мартин тогда уехал раньше. Только чтобы убедиться, что Трофимова есть, что это не сон и не бред. А, увидев Юлю, окончательно потерялся. Рядом с ней он забывал, сколько ему лет, где у него болит и как он жил прежде.

Особенным моментом стало её признание. Юля смотрела в глаза, улыбалась и произносила какие-то невозможные вещи. В то время как Мартин лежал беспомощный, точно котёнок, она говорила о любви и строила планы на будущее. Наверно, в этом была какая-то магия. Та самая, которая заставляет бороться. Бороться в момент, когда настолько устал…

Вероятно, он должен был ответить ей сразу же. Ответить таким же откровенным признанием. Должен был, но отчего-то не смог. Возможно оттого, что испытывал чувство вины за свою беспомощность, оттого, что оказался настолько жалким. Было принято волевое решение изменить это раз и навсегда. И, о чудо, у него почти получилось!

Мартин долго тянул с предложением. Глупо в этом признаваться, но он подумал, что Юля откажет! Никогда и ничего не боялся. Никогда и ничего. Так страшно не было, даже когда после шести лет непрерывной борьбы врач со всей присущей, ну и что говорить… щедро проплаченной ему деликатностью, сообщил, что ходить Мартин не будет. Никогда. Мартин этому просто не поверил. И вот он ходит! Половая функция не восстановится. Никогда. С этим тоже живут… И вот под ним стонет просто невероятная женщина!

Он не признавал поражений! Потому что боролся. До того самого момента, как все эти поражения растворялись в прошлом. А он шёл вперёд с гордо поднятой головой и на своих двоих. «Сила. Воля. Решимость» – эти слова он повторил раз сто, прежде чем произнёс другие, более важные и значимые. Сердце грозилось выскочить из груди, пока Юля рассуждала о каких-то «неправильностях».

Он не верил своему счастью в момент росписи и ещё несколько дней после. Именно потому паспорт всегда был где-то рядом. Мартин смотрел на прямоугольную печать и не мог скрыть зарождающейся в душе эйфории. Юля стала необходимостью, как бы самонадеянно это ни звучало.

А потом произошёл треклятый семейный ужин. Глупая затея матери взяться за очередную попытку примирить давних врагов. Он не боялся расстановки сил, не боялся, что Юля испугается собственного решения, принятого в порыве эмоций. Боялся только того, что она не поймёт и не простит, ведь он ей так и не сказал самого главного…

Оказалось, что свою жену он недооценивал: её беспокоило совсем другое. Не его родственные связи с Астафьевым и даже не то, почему Мартин этот факт утаил. Она, оказывается, боялась потерять его доверие, боялась потерять связующую их гармонию. Это было неожиданно приятно, но дурацкая привычка сдерживать эмоции, не позволила ей что-то объяснить.

Примерно в этих мыслях он и провёл большую часть вечера, изредка выныривая из них, чтобы ответить на явный выпад. Казалось бы… всё обсудили, всё выяснили, а потом он позорно подслушал разговор Юли и Астафьева.

Заявление о том, что титул «барон» нравится ей куда больше, чем сомнительное графское происхождение Астафьевых, стал ударом ниже пояса. Мартин нервно растёр лицо ладонью и задушил первый порыв разобраться здесь и сейчас! Что уж тут сказать… задать интересующие его вопросы он не смог и гораздо позже, оставшись с ней наедине. А потом вдруг показалось, что задать их он не сможет никогда. Чтобы не нарушить шаткое равновесие. Чтобы никогда не узнать, что Юля думает на самом деле.

Астафьев, как всегда, всё испортил. Замолчать проблему не получилось. И именно в тот момент Мартин понял, что на самом-то деле, своё решение он принял уже давно. Решение идти до конца. С ней. А потому дал время. Им обоим. Время на то, чтобы всё переосмыслить и начать новую страницу истории, но уже без подводных камней. Потому он сейчас ехал к отцу. Потому ехал один.

Глава 47

Мартин оставил меня одну. Без объяснений и без права на реабилитацию. Я даже допускала, что у него были основания так поступить. В конце концов, у него тоже есть характер!.. Но так считать я могла час, два… три. Да что там… первые пару дней! Потом понимание иссякло, и осталась только вполне справедливая обида! Некстати вспомнились слова Астафьева, который что-то такое и предрекал. И вот я, действительно, осталась одна в огромном доме, со смешанными чувствами и совершенно растерянная!

Попытки увлечь себя работой не увенчались успехом. Мысли были заняты чем угодно, только не живописью. Единственное, что удавалось довести до конца, так это всё те же карандашные наброски. Вот только с портрета Мартин смотрел на меня с осуждением и упрёком.

На пятый день терпение лопнуло окончательно! Зародилось очень нехорошее желание сделать какую-нибудь подлость! Сдержаться удалось, хоть и с трудом.