"Ты же собирался начать новую жизнь, – пропищал кто-то внутри, – а для этого тебе нужно забыть и про Константинова, и про Шакутина. Не говоря уже о капитане Жеброве. О нем вообще стоит вспоминать, только когда его видишь перед собой. А про Глеба Пуришкевича надо забыть раз и навсегда, как будто и не видел такого человека. И так ты уже слишком наломал дров. Полегче, дорогой, полегче.
А то как бы тебе самому не попало".
Интуиция не подводила Дмитрия Самарина. Он действительно впадал все в большую немилость.
«Все, – ответил внутреннему голосу Дмитрий, – с сегодняшнего дня – новая жизнь. Новейшая».
Он встал, решительным жестом снял с вешалки куртку и с такой силой схватился за пуговицу, что она отлетела. «Нет, ты безнадежен», – вспомнились слова Агнессы.
– На Ладожский, Дмитрий Евгеньевич?
– Да нет, Катюша, хочу прогуляться. Сестра просила посмотреть микроволновки. Думает, не купить ли. А потом тут, говорят, новый зоомагазин открылся. Хочу взглянуть на ошейники, на поводки… Да что ты так смотришь?
Катя Калачева действительно смотрела на старшего следователя раскрыв рот.
– Что с вами, Дмитрий Евгеньевич?
– Со мной все в порядке. Я в прекрасной форме. Кстати, думаю теннисом заняться. У нас на Каменном острове прекрасный корт, хотите, присоединяйтесь вместе с Никитой.
Катины глаза округлились еще больше, но от комментариев она воздержалась.
– Поступил ответ на ваш запрос в Душанбе. Насчет Гринько.
Самарин потер лоб. Кажется, действительно пора отдохнуть. Впервые в жизни с ним случилось такое – он забыл о том, что отправлял запрос. Но Кате об этом совершенно не обязательно знать.
– Ну и что там?
– Да, собственно, ничего. В противоправных действиях не замечен. Да сами можете прочитать. Сын и жена погибли.
– Вот как? Когда? При каких обстоятельствах?
– В конце девяносто второго. Попали в зону перестрелки. Нелепая смерть.
Сколько лет сыну?
– Сейчас, – Катя заглянула в бумагу, – Гринько Григорий, восемьдесят второго года рождения.
– Спасибо, Катя.
Вспомнился Митя Шебалин. Мальчик примерно того же возраста… А может быть, он зря подозревает Гринько то ли в сексуальных извращениях, то ли в использовании детской рабской силы… Может быть, все гораздо проще…
– Мне нужен старший следователь Самарин. – В дверях стоял пожилой мужчина, которого Дмитрий видел впервые в жизни.
– Я вас слушаю. По какому поводу? Ни слова не говоря, мужчина подошел и положил перед Дмитрием документ. Катя тактично вышла. «Дубинин Осаф Александрович, – прочел Дмитрий, – агентство „Эгида-плюс“». Дальше следовала печать учреждения, которое, как к нему ни относись, умеет внушить к себе уважение.
– Я понимаю, что вы человек занятой, и скажу сразу – я по делу Пуришкевича. – Мужчина поднял руку:
– Знаю, вас от этого дела отстранили.
Потому я и пришел к вам.
Дмитрию оставалось только смотреть на неожиданного гостя и ждать, что он скажет еще.
– Скажите, Дмитрий Евгеньевич, – Дубинин задал вопрос, который задавать следователю, отстраненному от дела, было, пожалуй, не очень корректно, – какое лично у вас сложилось впечатление от этого Пуришкевича? Действительно он вампир или в этом есть сомнения? Поймите, я, с одной стороны, лицо заинтересованное:
Глеб – сын моей подруги детства. Но с другой стороны, я все-таки криминалист…
Ну, вы меня поняли…
Дмитрий на минуту задумался, потом ответил:
– Относительно Пуришкевича я вам ничего сказать не могу. Впечатление – это только впечатление. А вот то, что это дело готовы форсировать и довести до конца любой ценой, – это факт. Они…
– Не будем называть имена, – махнул рукой Дубинин, – как говорили мудрые римляне, «nomina odiosa sunt». Значит, вы считаете, что некие силы намерены завершить дело любой ценой.
– И поскорее, – добавил Дмитрий, – да, у меня именно такое впечатление.
– В этой ситуации вероятность ошибки существенно возрастает, – задумчиво сказал Осаф Александрович. – Ладно, эмоции оставлю при себе. Вчера провели опознание Пуришкевича свидетелями. Вас ознакомили с протоколом? Нет, конечно?
Вот посмотрите.
Самарин пробежал глазами документ. Что ж, Миша Березин постарался – комар носу не подточит.
– Похоже, теперь осталось только оформить дело для передачи в суд, – сказал Дубинин. – Четыре свидетеля опознали в Пуришкевиче «вампира» из электрички.
– Странно, что Савицкой на опознании не было, – задумчиво сказал Дмитрий.
– Савицкая? – переспросил Осаф Александрович и вынул из папки копию протокола. – Вы имеете в виду Селицкую? Она была.
– Бабулька там была, старая кадровичка, – Дмитрий улыбнулся, вспомнив, как создавался фоторобот, – у меня сложилось впечатление, что она одна там что-то видела.
– Обижаете, Дмитрий Евгеньевич, – покачал головой Дубинин. – Какая же она «бабулька»? Моложе меня на десять лет с гаком. Тогда я буду даже не «дедок», а вообще дряхлая развалина.
– Как на десять лет? – Дмитрий поднял голову и посмотрел на криминалиста.
– Ей за восемьдесят. Маленькая старушка, сухонькая, но глаза, если всмотреться, глаза такие цепкие, все видят. Как она сказала – «сорок лет в органах»?
Странно, что ее не пригласили.