Вкус крови

– Мне известно, что вы участвовали в создании фоторобота на маньяка-убийцу.

– В первый и последний раз пошла на сотрудничество с милицией… Вы не возражаете, если я закурю? Врачи запрещают, но сейчас что-то разволновалась…

На столе появилась пепельница, спички и пачка «Беломора».

– Да, я составляла фоторобот, – начала Савицкая, – и, признаюсь, в тот раз не заметила никаких нарушений. Но затем, когда меня вызвал следователь Березин, я не смогла скрыть возмущения. Хотя ранее следователь Самарин произвел на меня впечатление честного человека.

Фамилии Анна Васильевна запоминала с первого раза, так же как и лица.

Чем больше Осаф Александрович слушал эту женщину, тем больше убеждался в том, что чутье его не подвело – он пришел по адресу.

Оказалось, что Анну Васильевну Савицкую вызывали на опознание Глеба Пуришкевича вместе с другими свидетелями. Однако в протоколе это не было отражено. Собственно, вопознаниионанеучаствовала.

– Березин вместе с замначальника отделения Русаковым завели нас в какой-то кабинет и включили телевизор. Это, знаете, меня сразу насторожило. С какой стати? Оказалось, что это не телевизор, а это современный видеомагнитофон.

Стали показывать молодого человека, которого они задержали на основании фоторобота. Имени его не называли, но следователь Березин дал понять, что убийца уже во всем признался, что следствие располагает неопровержимыми доказательствами его вины и процедура опознания – пустая формальность.

– То есть как? – не поверил своим ушам Дубинин. – Они прокручивали перед свидетелями видеозапись? Перед опознанием?

– Именно, – Анна Васильевна усмехнулась, – конечно, я всегда знала, что милиция допускает разнообразные нарушения, но такое! Вы, конечно, можете назвать меня сталинисткой, фашисткой – нам, честным людям, сейчас умеют приклеить ярлык, – но, извините, в прежнее время такого безобразия не бывало.

– Так. – Дубинин лихорадочно думал. Так вот почему все свидетели были столь безошибочны и единодушны. Они только что видели Глеба на экране видеомагнитофона и на этот раз, разумеется, его хорошо рассмотрели. Теперь понятно, чему так удивлялся Дмитрий Самарин: люди, которые не могли вспомнить ничего, кроме очков, шапки и портфеля, вдруг все вспомнили, – А что конкретно показывали вам? – спросил он.

– Как он сидит за столом в кабинете следователя, как его ведут по коридору.

– А как он выглядел, этот подозреваемый?

– Я так поняла, что он уже обвиняемый… Как он выглядел? Пришибленным.

Какой-то, взъерошенный. Когда его вели по коридору, шел неуверенно. Может быть, плохо видел без очков… Он действительно был похож на сознавшегося преступника. И представьте себе, кроме меня, никто не возмутился. Как будто так и надо. В наше время людей приучили к беззаконию.

– А вы после этого просмотра не стали принимать участия в опознании?

– Я? – Анна Васильевна затянулась. – Я прямо и во всеуслышание заявила, что происходящее есть грубейшее нарушение законности. Да, за которую мы с вами пили, Осаф Александрович.

Дубинин внутренне улыбнулся: престарелая Анка-пулеметчица нравилась ему все больше и больше. Редко кто запоминал его имя с первого раза.

– И что сказал следователь?

– Ничего. Он вообще вышел. А Гусаков, заместитель начальника, пригласил меня в отдельный кабинет и объяснил, что я выжила из ума, что я старая гэбэшница, – в общем, что мое место на помойке. А потому будет лучше, если я уберусь подобру-поздорову, и чтобы больше он меня не видел и не слышал. Это я смягчаю, он употреблял выражения покрепче.

– И вы не пытались жаловаться?

– Куда? – Савицкая презрительно пожала плечами. – У нас теперь вседозволенность.

– И последний вопрос, Анна Васильевна. Вы-то опознали в человеке из видеозаписи того, кого видели в электричке?

– Не уверена, – покачала головой пожилая женщина. – Конечно, это было уже достаточно давно и видела я его мельком, но поручиться за то, что это тот самый человек, не могу. Пуришкевич, пожалуй, повыше… И общий вид, знаете ли, иной.

Тот был увереннее в себе.

– Ну, посидишь пару-тройку дней в отделении, уверенность в себе как рукой снимет!

– Верно, конечно. Но… В общем, скажу так: не могу с уверенностью ни утверждать, что это именно тот человек, ни отрицать. И если бы Гусаков меня не выгнал, я бы потребовала, чтобы так было записано в протоколе.

– Не ко двору вы пришлись в Ладожском отделении, Анна Васильевна.

– Что ж поделаешь. Какая есть. Я вообще не ко двору в современной жизни, как и все наше поколение.

Дубинин медленно спускался по лестнице. Теперь все встало на свои места.

Он отчетливо представил себе то, что уже произошло с Глебом Пуришкевичем, и то, что произойдет с ним дальше. И от этого делалось страшно. Обвинение ему еще не предъявили, значит, выбить из него признание пока не удалось. Но сколько он сможет продержаться? Умельцы из милиции ломали людей куда покрепче, чем Глеб, который из-за, зрения не дрался и подростком. Теперь очков на нем нет.

«Разбили, гады». Что ж, это в их стиле.

«Господи, – снова возникла прежняя тревожная мысль, – что же я скажу Соне?»

8 ноября, суббота