Вкус. Кулинарные мемуары

Во времена моего детства День независимости был очень важным праздником в нашей семье. Тогда большинство моих родственников, переехавших в Америку с первой большой волной итальянской иммиграции, были еще живы. Вырвавшись из отчаянной бедности итальянского юга, в Америке они обрели все, чего родина не могла им дать – или не позволяла взять. Сбылась их мечта о новой, успешной жизни. Как только итальянец находил работу, он сразу перевозил в США семью и друзей, и по всей стране появились итальянские анклавы. Иммигрантам удавалось сочетать лучшее из обоих миров: отличные карьерные возможности и жизнь в окружении большой семьи. В этом новом мире рождались новые поколения людей, которым было доступно то, чего в бедных и неблагополучных городках юга Италии невозможно было даже вообразить. Здесь они вместе росли, работали – и временами отдалялись друг от друга.

Но связующим звеном вновь и вновь оказывалась еда. Именно она раз за разом сближала их во дворах, домах, кемпингах, на пляжах, возвращала в сердца друг друга. Социальной смазкой выступало вино, которое помогало вращаться неповоротливым эмоциональным шестеренкам – а порой становилось топливом для спящих душевных пожаров.

Я помню многие Дни независимости, которые мы праздновали у нас дома в северном Вестчестере. За несколько дней мы начинали готовиться к нашествию толп родственников с обеих сторон. Папа делал украшения из бумаги, картона и ниток – от раскрашенных вручную флагов до красно-бело-синих цилиндров. Сварочным аппаратом, с помощью которого он создавал стальные скульптуры в школе, папа разрезал пополам двухсотлитровые бочки и ставил их на козлы, затем заполнял углем и клал сверху старые решетки из холодильника. Получались два гигантских гриля, на которых мы жарили бесконечные гамбургеры, хот-доги и сальсиччи – наглядный кулинарный пример слияния двух культур. Сальсиччи подавали в длинных сабах – вместе с потушенным на медленном огне луком, а также красным и зеленым болгарским перцем. Вино разливали из кувшинов, а пиво – прямо из ледяных кегов. Лед в те дни поставляли не маленькими кубиками в пакетах, а большими кусками, и я очень любил разбивать их на части смертоносным ледорубом. Эти кусочки должны были помещаться между стенками корзины и пухлым кегом, обернутым в плотную ткань в ожидании, пока к нему прикрутят кран. На десерт мама всегда готовила персики, вымоченные в вине, и прямоугольный бисквитный торт в виде американского флага. Он был весь покрыт белой глазурью, красные полосы выкладывались свежей клубникой, а синий фон для звезд – черникой.

Перед ужином мы обязательно играли в подковки и бочче[4], а после всегда музицировали. Дядья брали мандолины или садились за пианино и пели итальянские народные песни, а также итальянские версии забытых американских шлягеров вроде Darktown Strutters’ Ball. Все это, наряду с американской классикой вроде Yankee Doodle и You’re a Grand Old Flag, создавало идеальный аккомпанемент к встрече трех поколений итальянцев, вместе отмечавших самый американский праздник.

Чем меньше оставалось в живых иммигрантов первого поколения, тем менее важным для нас становился День независимости. Мы продолжали его отмечать, но уже не с таким энтузиазмом и не такой большой толпой. У моего поколения постепенно формировались свои политические взгляды, которые, как правило, не совпадали со взглядами наших отцов и дедов: те были консерваторами и продолжали, несмотря ни на что, верить, что Америка – величайшая страна в мире. После терактов 11 сентября 2001 года наши политические разногласия лишь усугубились. Мне и другим либерально настроенным членам семьи казалось, что патриотизм монополизировали сторонники войны, желавшие отомстить за эту ужасную трагедию и размахивавшие американским флагом не как символом свободы, толерантности и возможностей, а как оружием. Мы снова превращались в страну, где иммигрантов винили во всех грехах, а несогласие с политикой США на Ближнем Востоке практически приравнивалось к государственной измене. А когда Франция отказалась отправлять в Ирак свои войска, ультраконсерваторы даже переименовали картошку фри из «французской картошки» (french fries) в «картошку свободы» (freedom fries) и начали демонстративно разбивать бутылки французского вина. Лучше бы они отправили их мне. Не войска, конечно, а бутылки с вином. Сейчас, когда я пишу эти строки, я надеюсь, что все это вскоре останется позади.