Вкус листьев коки

Мы не сбавляли шаг, а дорога тем временем сузилась до тропки, по которой могла пройти одна лама. Деревья уменьшились до кустарников, потом до колючек, словно скрючившихся в болезненном приступе артрита, и, наконец, вовсе исчезли. Мы снова вышли на парамо – поросшее травой плоскогорье, впитавшее в себя шесть месяцев ливней, подобно гигантской губке, и распределившее влагу по капелькам в реки, впадающие в Амазонку и Тихий океан. Нас накрыл туман, и ртутный столбик термометра пополз вниз. Теперь нам нельзя было сбавлять темп, чтобы ледяной холод не просочился под свитера, надетые в несколько слоев, и не заставил нас онеметь, как те иссохшие мумии. Когда мы, наконец, догнали Федерико, тот неподвижно взирал на тяжелый туман, клубившийся вокруг нас.

– Мы заблудились? – спросила я его через несколько минут.

– Нет, – ответил он. – Просто возникли препятствия.

Он показал на туман.

Я опробовала другую тактику.

– Ты знаешь, где находится тропа?

– Да. Буду знать, когда туман рассеется.

Он протянул мне поводья и отправился на поиски невидимой тропы. Через несколько секунд он исчез из вида.

– Мы заблудились, – подытожил Джон.

Я прижалась к одной из многострадальных лошадок, чтобы согреться. Я совсем не боялась. Под дурацкими музейными перчатками я видела руки простого крестьянина. Если погода не прояснится, мы всегда можем отказаться от плана и вернуться в дом Виллермана.

В тумане возник призрак, постепенно принявший облик нашего проводника. Он нашел тропу.

Вершина. Ревущий ветер разогнал туман, и нам открылся невероятный вид: зазубренные скалы, пастью крокодила выступающие над долинами, поросшими сочно-зеленой травой. Мы нарушили обещание и остановились, чтобы сделать несколько снимков. А когда обернулись, Федерико и мулы с лошадьми исчезли. На нас была лишь промокшая от пота одежда, которая вряд ли могла согреть в ледяную ночь. В ужасе мы бросились к изумрудному озеру в нескольких тысячах футов под нашими ногами, отчаянно надеясь, что не придется возвращаться по своим следам в темноте.

Сначала мы нашли лошадей, которые шли домой. Затем Федерико – он гордо размахивал связкой из четырех жирных форелей, пойманных в озере. Когда мы увидели, как добродушно он улыбается и весело приветствует нас, наши страхи показались необоснованными. Однако мы прошли всего лишь полпути до Кочабамбы, а солнце уже садилось. Надо было спешить.

Мы снова спустились вниз и утонули во влажном молочно-белом тумане. Температура резко скакнула вверх; если час назад мы стучали зубами от холода, то теперь пришлось раздеться до футболок. За три коротких дня мы пересекли Анды из пыльной пустыни западных склонов через лес, лежащий выше облаков, к голым вершинам без единой травинки и снова вниз – в водный мир Амазонки.

Кочабамба. Улицы, заросшие травой, по которым никогда не ездили машины; поддерживать тротуары в порядке помогали овечьи стада. Главная площадь напоминала ожившую рождественскую сценку: ослики, лошади, свиньи и овцы. Местный школьный учитель предложил нам переночевать в своей комнате, а его мать великодушно согласилась пожарить рыбу, пойманную Федерико.

Во времена инков город был крупным административным центром, а нынче все историческое наследие Кочабамбы составляли высокий дверной проем, две бани из крошащегося камня и несколько каменных глыб, таких огромных, что крестьяне возделывали землю на полях, попросту обходя их стороной. Куда же делись тысячи резных камней, из которых был сложен древний город? Ответ был столь очевиден, что я даже не сразу его обнаружила. Почти у всех каменных заборов в городе угловые камни имели идеальную прямоугольную форму. Первые два ряда в фундаменте каждого дома были из кирпичей, гладких, как шлакобетонные блоки. Даже старый акведук по-прежнему использовался, хоть и зарос травой и засорился от мха. Немало камней реинкарнировалось при постройке местной церкви. На первый взгляд это казалось святотатством: подчинить народ, обратить его в другую веру, украсть его величайшие инженерные достижения и использовать их же камни для постройки храмов новому богу. Однако инки поступили так же с теми, кто жил здесь до них. Кочабамба – не музей, а живая история. Возможно, древние каменщики были бы не против, чтобы результаты их тяжелого труда попали в мозолистые руки живых людей.

Федерико хлопотал, как беспокойная наседка, пытаясь найти нам лошадей на последний отрезок пути в Пусак. Казалось, его совсем не волновало то, что придется за один день проделать тот же путь через высокий перевал в Леймебамбу. Когда он, наконец, собрал свои скудные пожитки, я поняла, как мне будет не хватать его компании. Если бы мы могли вернуться с ним! Но его ждали родители и урожай. На окраине города он обернулся, помахал нам в последний раз и постепенно исчез из виду.