Вкус медной проволоки

Киндер кивнул и положил их в карман. У его дома мы расстались. Мы по очереди пожали ему руку. Мы знали, что больше его не увидим, - на следующий день рано утром их должны были отправить в детский дом под Бахчисарай.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭСКАДРЫ

Утро 8 ноября было пасмурным. С северной стороны порывами дул ветер, гнал серые волны на каменную стенку Приморского бульвара, пена подлетала высоко, падала на стены бывшей биостанции, где до войны был аквариум, У выхода из пустынной бухты сиротливо чернел маленький вахтенный буксирчик. Над Инкерманом собирались тучи. Казалось, что пойдёт дождь. Поэтому по время переменки мы с Котькой остались в классе доигрывать в морской бой.

Мы играли в морской бой и ни на кого не обращали внимания, хотя в углу боролись два брата-близнеца Кравченко по прозвищу Пчёлы. Их прозвали так потому, что они напоминали пчёл, вечно шумели и задевали друг друга. Сначала они боролись, но потом Игорь вылил Борису в рот чернила, и дальше их уже пришлось разнимать. Это сделал Вовка Жереб. Но тогда они вместе напали на Жереба, потому что им всегда было всё равно с кем драться: друг с другом или вместе против третьего. Пришлось бросить морской бой и разнимать их. Потом уже весь наш класс разнимал друг друга. Драка кончилась, потому что вдруг раздался грохот. Я решил, что обвалилась школьная стена. Все притихли и уставились на потолок. Грохот повторился снова и снова. Где-то стреляли из орудий. Мы бросились наверх. Под ногами затрещала штукатурка и зазвенели осколки стёкол.

На втором этаже я увидел Гешку и протиснулся к нему.

- Смотри, - взволнованно сказал он. - Возвращается…

В бухту медленно входила эскадра; трёхтрубный крейсер с высокими башнями заслонил от нас стены Константиновского равелина.

- «Красный Крым», - сказал Гешка.

Гешка узнавал корабли, которые мы не видели три года. Они шли в кильватер, пять великанов, четыре крейсера и линкор.

Эскадра салютовала. Линкор стрелял из главного калибра. Грохот стоял такой, что можно было отдохнуть. В ушах звенело.

- Открывай рот, когда стреляют, - крикнул мне Гешка. Сбоку появился Котька.

- Айда на Приморский! - крикнул он. Мы побежали в класс за портфелями. Когда в классе собрались все, вошла учительница Мария Сигизмундовна.

- Эх, - сокрушенно сказал Котька. - Не успели...

Я не ответил. Я смотрел на учительницу. Только теперь я заметил, что она в новом платье и вообще какая-то необычная.

- Дети, - сказала она и улыбнулась, - Ну вот и вернулись ваши отцы. Идите встречайте их.

Мы крикнули «ура» и бросились к выходу.

У выхода из школы уже стоял Витька Барабанщик и во всю силу наяривал марш турецких янычар: «Туту, ту-ту, па-па, па-па, ту-ту-ту-ту, па-па, папа». К нему бежал горнист, на бегу вставляя мундштук.

Мы не стали ждать, когда все соберутся, потому что там, где барабан, там и знамя; там, где знамя, там и строй, значит, надо идти в ногу. А кто же хочет идти в ногу, если вернулась эскадра. Её ждали с 9 мая 1944 года. С тех пор, как освободили Севастополь. И вот она вернулась. Это значит - будет салют. Это значит - победа.

Мы с Котькой бежали по улице, но бежали не только мы. На Приморском уже было тесно. Мы протиснулись вперёд и присели на камни.

Ветер стих, но море всё ещё было неспокойно. Брызги летели на наши лица, на одежду. Мы не замечали. Совсем недалеко от нас у огромных бочек стояли серые гигантские корабли. На кораблях семафорили. К берегу неслись катера с крючковыми на корме. Катера швартовались у Графской пристани.

- Вечером нас отпустят на берег, - кричали матросы женщинам, которые толпились на причале, - вечером!

Это нам быстро надоело. Мы решили бежать на Телефонную пристань, куда швартовались только что прибывшие эсминцы, но тут к нам подошёл Шурка Цубан.

- Пацаны, что это вы здесь делаете? - спросил он.

- Смотрим, - сказал Котька. - На катера смотрим.

Шурка вдруг понизил голос:

- Аля со мной! Вот такая идея, - и он вытянул большой палец.

Мы следом за ним перебежали на другую пристань, где стояли яличники и курили. Они ждали пассажиров.

Катера ещё не ходили. Их просто не было. Ни старых, ни новых. Пока через бухту переправлялись на яликах. На Корабельную сторону стоило три рубля, на Северную - пять. На Корабельную ещё ходили два автобуса, на Северную - только ялики.

- Стойте здесь, я сейчас, - сказал Шурка и осмотрел яличников. Все это были старики. Они ловили рыбу и зарабатывали на перевозе. От них всегда пахло рыбой. Утром они привозили рыбу на базар и оставляли там своих жён, а сами мыли ялики и гребли к Графской. Мы знали многих из тех, кто стоял здесь. Шурка подошёл к дяде Остапу, у которого был моторный баркас. Дядя Остап как раз подтягивал свой баркас поближе, чтобы он не бился о соседний ялик. Шурка махнул нам рукой. Мы подошли.

- Дядя Остап, - сказал он, - пошли в море к кораблям.

- Катись, - сказал дядя Остап, не обращая на нас никакого внимания.

- Чудак, - сказал Шурка, - ты что, зыби испугался?

Дядя Остап посмотрел на Шурку так, будто его тридцать лет не видал. На Шурку это не подействовало.