Вкус нашей ненависти

Как и полагал, сокращаю чуть ли не половину пути, и до нужной точки города добираемся за каких-то двадцать минут, на машине мог уйти час. Всё это время Ребекка пребывала в том же положении, которое приняла изначально. И когда очередной раз нахожу её макушку, смеюсь, потому что она даже закрыла глаза.

– Ты жива?

Медленно приоткрывая веки, она щурится из-за солнечных лучей и выпрямляется.

– Жива, – сообщает девушка, что и так понятно.

Перекинув с особой грациозностью ногу, Ребекка находит упор в асфальте и судя по лицу, получает успокоение, хотя пальчики продолжают сжимать ремешок сумки. Удивляюсь, когда она сует руку в боковой карман сумки и вытягивает оттуда ключи.

– Возьми мою машину. Я пока всё решу тут.

Нехотя принимаю связку. Я мог настоять и остаться тут, но понимаю, что Ребекка вновь начнёт нервничать и переживать из-за мнимого страха мотоциклов. Это последнее, что нужно делать в положении. Так или иначе, придётся унять желание укротить её, отступив на какое-то время ради неё и нашего ребёнка. Это важнее главенства.

Провожаю её взглядом, и уже хочу ехать за машиной, как Ребекка оборачивается и к моей полной неожиданности, посылает воздушный поцелуй. Видимо, придётся свыкнуться с переменами настроения, хотя вряд ли что-то поменяется, она всегда была такой. Минуту назад дрожала от страха, сейчас улыбается.

Когда добираюсь до парковки у жилого комплекса, в котором располагается её квартира, оставляю мотоцикл и занимаю место в салоне машины.

Это давно забытое чувство маленьких машин отнюдь не радует. Да, я уже садился на пассажирское кресло её машины, но занять место за рулём – значит испытать новые ощущения. Это не тот обзор, что есть в моей и от этого заметно дискомфортно. В то время, как в своей я имею полноценную картинку на дороге, видя на несколько машин вперёд, в её вижу лишь парочку, кроме того, каждая неровность на дороге чувствуется больше, моя же напоминает танк, где плывешь по течению. Слишком забытое чувство или лучше сказать новое, ведь я никогда не любил машины с низкой посадкой.

Конечно, в салоне она тоже всё держит в чистоте и порядке. Даже в проклятом бардачке стопка документов разделена чем-то напоминающим отрывок коробки, разве что ровный. В этом и есть вся Ребекка: держать всё под контролем, боюсь предположить, что творилось в её голове, когда на тесте была неожиданность. Кстати, для меня это тоже осталось загадкой и шоком. Я могу привязать её к себе, но никогда не думал о ребёнке, это слишком даже для меня. К счастью, я не ополоумел настолько, чтобы рискнуть и пойти на подобный шаг, но остаюсь довольным исходом. Почему-то страх был только один: она пойдёт на аборт, лишь бы не рушить карьеру. Сознательно я прекрасно понимал и отдавал себе отчёт, что могу разрушить и потерять всё, получив только ненависть с её стороны. Не ту, что есть между нами, благодаря которой огонёк страсти остаётся прежним, а ту, где она в действительности ненавидит меня всеми фибрами души за то, что сделал. Я не хочу рушить и быть помехой её планам, я хочу оставаться в её жизни и знать, что она принадлежит мне. Что её мысли, душа, фантазии, желания и, в конечном счёте, сердце, принадлежат мне; что ими владею и остаюсь только я. Где мы идём вместе, но не бросаем и не теряем связь с собственными амбициями. Должно поменяться лишь то, что наши пути мы теперь не проходим в одиночестве, а вместе.

Возвращаюсь назад и пишу Ребекке, которая отвечает сразу: ещё десять минут.

Что ж, за эти десять минут я могу многое найти и узнать о ней что-то новое.

Вновь сую руку в бардачок и вытягиваю рабочие документы. Это не интересно, поэтому тут же возвращаю их на место, а вот небольшую коробочку, что была поверх документов, оставляю. Когда снимаю крышку, нахожу фотографии, некоторые из которых сделаны на полароид, какие-то небольших размеров, хотя не кажутся обрезанными. Это точно расскажет о ней больше, чем знаю сейчас.